На первую выставку работ Софи в Нью-Йорке собралось огромное количество публики.
Когда Эдвард выходил из «даймлера», он чувствовал, что его сердце бьется слишком сильно, а в горле что-то застряло, мешая дышать. Так живо, словно это происходило вчера, Эдвард вспомнил, как была перепугана Софи, когда в уединение ее мастерской явился Дюран-Ру посмотреть ее работы. А сегодня, должно быть, она вообще на грани истерики.
Когда Эдвард уже приблизился ко входу в галерею, ему навстречу вышла хорошо одетая пара; женщина что-то говорила, быстро и негромко, а мужчина кивал в ответ. До Эдварда донеслось: «Ужасно! Ужасно! Так открыто писать этого человека… Нет, я никогда больше не захочу смотреть на работы Софи О'Нил!..»
Эдварду показалось, что его сердце остановилось. И он порадовался тому, что пришел сюда. Он нужен Софи. Но Эдвард все же надеялся, что реакция этой пары нетипична, что далеко не у всех посетителей работы Софи вызывают ужас.
Он вошел в широкую дверь и направился к большому залу, где толпилось множество людей, он оглядывался по сторонам, ища Софи, но не видел ее. Несмотря на большое собрание народа, в галерее было не слишком шумно, люди разговаривали вполголоса. Эдварда снова охватило сильное волнение.
Он задержался у самого входа в выставочный зал, потому что путь ему преградила видная леди в сером полосатом платье и джентльмен в костюме-тройке. Они слишком углубились в разговор и не замечали, что мешают кому-то пройти. Эдвард вдруг услышал, как женщина возбужденно воскликнула:
— Гарри, но мы просто должны это купить! Слава Богу, Жак показал нам эту вещь! Мы должны ее купить, даже если придется держать ее в хранилище. Мы не можем допустить, чтобы такая изумительная работа покинула страну, просто не можем, и ты понимаешь это не хуже меня!
— Луизина, — покачал головой джентльмен, — но у нас в хранилище уже висит не менее потрясающий и такой же шокирующий Курбе!
— Прошу тебя, — умоляющим тоном произнесла леди, сжимая руку мужа. — Мы должны заполучить эту вещь, даже если и не осмелимся повесить ее открыто!
— Я подумаю.
И они вошли в выставочный зал.
Эдвард изумленно смотрел им вслед, гадая, о чем это они говорили, и радуясь, что дама так страстно хочет купить какую-то из работ Софи. Женщины имеют привычку добиваться своего, так что нетрудно было догадаться: по крайней мере одна картина будет продана в этот день.
Наконец Эдвард, миновав группу мужчин, вошел в большой выставочный зал. И сразу ему в глаза бросилась картина, на которой был изображен он сам.
Сердце Эдварда остановилось.
Он узнал ресторан «Дельмонико» еще до того, как подошел ближе и рассмотрел маленькую бронзовую табличку на стене, рядом со своим ярким, живым портретом. Пульс Эдварда участился. Несколько мгновений он смотрел на себя — такого, каким увидела его Софи… Она снова приукрасила его, сделав куда более привлекательным и элегантным, чем он был на самом деле. Хотя на этом портрете Софи наделила его еще и ленивой беззаботностью.
Ошеломленный, Эдвард обвел глазами стены зала. Здесь было больше тридцати работ, и на восьми холстах изображен он, Эдвард. Но лишь «Дельмонико» соответствовал реальности. На остальных картинах Софи поместила Эдварда в такие места, где он вообще не бывал — в основном это были какие-то парижские кафе или людные улочки. На одних портретах на заднем плане просматривались человеческие фигуры, на других — нет. И каждая работа, казалось, схватывала момент живой, текучей жизни. Но ведь таких моментов никогда не было. Софи придумала их. Или, может быть, она помнила выражение его лица при разных обстоятельствах — и лишь обстановка оказывалась вымышленной?
В следующее мгновение Эдвард, изумленно глядевший на собственные портреты, окружающие его с четырех сторон, все понял. Эти картины Софи написала в последние два года, после того как, отказав ему, уехала в Париж учиться живописи. Все то время, что Эдвард провел в Южной Африке, трудясь как раб на своем алмазном руднике и думая о Софи день и ночь, она вовсе не веселилась с друзьями и любовниками в барах и кабаре. На выставке слишком много картин, значит, Софи работала как одержимая. А ведь она к тому же была беременна и готовилась к рождению их дочери. Похоже, она уделяла живописи каждое свободное мгновение, трудилась не покладая рук, иначе она просто не смогла бы сделать так много. Эдвард никогда в жизни не был так изумлен и так переполнен чувствами, и никто не сумел бы удивить его так, как эта женщина, которая должна вот-вот стать его женой.
И еще одно стало предельно ясным Эдварду. Все то время, пока они были далеко друг от друга, Софи любила его так же страстно, как и он ее. До безумия страстно.
Софи пришла в галерею одна. В какой-то момент ей захотелось попросить Эдварда пойти вместе с ней. Она вдруг испугалась, что ее отвергнут критики и публика, и ей захотелось ощутить рядом с собой силу Эдварда, его поддержку, захотелось, чтобы он был рядом с ней. Но надо быть сильной. Она должна постоянно помнить: она ведь сама не хотела, чтобы Эдвард увидел ее работы.
Софи явилась к Дюран-Ру за полчаса до официального открытия выставки, и сердце ее тяжело ворочалось в груди, словно каменная глыба. Ей не удалось поговорить с Жаком, тот был слишком занят последними приготовлениями, он зачем-то решил поменять местами кое-какие из работ. Минуты тянулись для Софи, как часы. И вдруг распахнулись двери, и в зал вошли первые посетители…
Галерея быстро до отказа наполнилась людьми. И тут Софи заметила свою мать и Ральстона. Она замерла от испуга — она вообще не ожидала увидеть их здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143