Больше не должен.
На мгновение опешив, Бретт уставился на своего отца. Дон Фелипе повернул голову. Его черные глаза, яркие и блестящие как и раньше, встретили взгляд Бретта. Возникшее было чувство жалости исчезло: этот когда-то подобный льву мужчина мог поседеть и усохнуть телом, но дух его оставался неукротимым. Под его неодобрительным взглядом Бретт снова ощутил себя шестнадцатилетним. Этот взгляд судил, приговаривал и находил смягчающие обстоятельства. Он снова почувствовал себя прежним ублюдком.
— Подойди сюда, — приказал дон Фелипе.
Он сидел в шезлонге, по грудь укрытый одеялом. Бретт мог заметить, что он уже не такой огромный, как раньше, а худ и костляв, и даже как будто стал меньше ростом. Его голос тоже стал слабее и слегка дрожал.
Бретт шагнул вперед.
— Отец, — сдержанно произнес он. Приличия требовали не столь сдержанного приветствия, но старый мерзавец всегда обращался с ним как с прокаженным, так с какой стати Бретту стараться?
Дон Фелипе сурово оглядел его с головы до пят, потом взглянул Бретту в глаза и расхохотался:
— Что, парень, так и остался бунтовщиком? Этот вопрос не требовал ответа, и Бретт молча стоял перед ним, ненавидя себя за смущение.
— Почему ты приехал? — внезапно спросил дон Фелипе.
— Эммануэль меня уговорил.
— А! — Черные глаза смотрели оценивающе. — Наверное, ты, как и остальные, ждешь моей смерти. Я еще не готов, парень.
— Какая мне разница, живы вы или умерли, старик? Дон Фелипе усмехнулся:
— По крайней мере, ты честен, Бретт, надо отдать тебе должное, — ты честный. Не могу сказать того же об остальных интриганах, окружающих меня, за редким исключением. Ты уже видел свою сестру Габриелу?
Внезапная смена темы застала Бретта врасплох.
— Нет.
— Если думаешь, что я собираюсь оставить все это, — он повел худой рукой, — тебе, ты ошибаешься.
Теперь наступил черед Бретта расхохотаться.
— Вот и отлично. Мне не надо ничего, ни единого чертова акра!
Они яростно уставились друг на друга.
— Почему, черт возьми? — выкрикнул дон Фелипе. — Ведь ты мой сын.
— Теперь я стал вашим сыном? Десять лет назад я был вам не сыном, а просто вашим ублюдком.
— Ты был — и остаешься — как моим сыном, так и моим ублюдком, — отрезал дон Фелипе. — Даже сам Господь не может этого изменить.
— Верно, не может.
— Эммануэль говорит, что ты теперь богатый и преуспевающий бизнесмен.
— Верно.
— И недавно женился.
— Да.
— Тебе следовало жениться на калифорнио.
— Никогда, — ответил Бретт, которому сама эта мысль казалась чудовищной. — Мне жаль, что у вас нет наследников, отец, но ведь остается Диего.
— Ни за что, — фыркнул дон Фелипе. — Этот мой племянник ни на что не годится. Он занят только азартными играми и девчонками. Разве он сумел спасти гасиенду Эммануэля? Разве он боролся с захватчиками-американцами за то, что по праву принадлежало ему? Если я оставлю ему все это, через несколько лет ничего не останется, все будет разрушено, погублено. — Дон Фелипе побагровел от ярости и тяжело дышал, но Бретт лишь крепче сжимал кулаки, ожидая, пока тот отдышится. Дон Фелипе откашлялся: — Эти две гадюки и слабовольный распутник ждали твоего приезда, словно христиане, ожидающие, что их отдадут на растерзание львам. — Он рассмеялся, довольный сравнением. — Они хотят все захапать и страшно боятся, что мы помиримся и я все оставлю тебе.
— Если вы это сделаете, я все продам, — честно предупредил Бретт.
— Как будто я собираюсь что-нибудь тебе оставлять, — проскрипел дон Фелипе, не отрывая своих черных глаз от глаз Бретта.
Как Бретт ненавидел его!
— Я вам уже сказал, старик, — негромко произнес он, — что ничего не хочу и никогда не хотел.
Они снова обменялись яростными взглядами.
— Ты отлично дал это понять, когда ушел отсюда десять лет назад.
— Вы даже не пытались удержать меня. — Это была патовая ситуация, и оба это понимали. Бретт и сам не знал, чего он ожидал — сожаления, просьбы о прощении?
— Пускай поволнуются, жадные ублюдки, — наконец сказал дон Фелипе. — Надо защитить Габриелу, а это я не могу доверить Елене и Софии.
— О чем вы говорите? — спросил Бретт.
— Габриела помолвлена. Я собираюсь еще пожить до тех пор, пока она через три года выйдет замуж за отличного калифорнио, Сальвадора Талавераса. Они унаследуют все.
— Меня устраивает, — мрачно произнес Бретт, но у него непрошенно мелькнула злая мысль: «Он предпочел мою младшую сестру, женщину, своему собственному сыну».
— Возвращайся в город, парень. Пусть думают, что ты все унаследуешь. Когда придет время прочесть мое завещание, они изрядно удивятся. — При этой мысли он захихикал.
— София — вдова. Где ее ранчо?
— Далеко на юге, около Лос-Анджелеса. Со времени аннексии Соединенными Штатами они потеряли из-за поселенцев три четверти своих земель, а в тяжбе за право владения могли потерять все остальное. Когда-то это было отличное место. Сейчас оно совсем заброшено и пришло в упадок. — Дон Фелипе гневно посмотрел на него: — Эти проклятые американцы все у нас отобрали, Бретт. Наши земли, наш образ жизни. Калифорнио обречены на вымирание. — Он закашлялся.
Кашель не прекращался, и Бретт невольно забеспокоился и похлопал его по спине, удивляясь тому, какое сильное тело у его отца, вовсе не такое хрупкое, как казалось. Бретт подал ему стакан воды. Старик выпил ее, и приступ прошел.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Бретт.
— А тебе не все равно? — огрызнулся дон Фелипе.
— Если я еду по дороге, — сказал Бретт, — и вижу умирающего от голода покалеченного пса, то мне не настолько все равно, чтобы я не попытался избавить его от мучений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107