Таким путем мы избавлялись от хлопотного дела -
сокрытия тела погибшего, а также и от возможных неприятностей, если
кто-нибудь услыхал выстрелы моего "питона" среди ночной тишины и позвонил
в ближайший участок.
Когда полицейские ушли, записав наши показания и забрав с собой труп
негра, наступил уже рассвет.
- Теперь не миновать нам любопытства прессы, - заметил Гриша, когда
мы пили свой утренний кофе. - Боюсь, что здесь скоро появится целая куча
газетчиков и телерепортеров.
- Ну и что? Мы тут живем вполне легально и должны участвовать в
общественной жизни. Твой портрет на фоне красной спортивной машины будет
выглядеть очень импозантно. Ты же хотел получить премию за поимку маньяка?
- Далась тебе моя машина! Ей-богу, ты завидуешь, что у тебя всего
лишь жалкий "ситроен"!
- Я и не скрываю. Всегда питал страсть к хорошим маркам автомобилей.
Помнишь мой "мустанг"?
- Тот, что ты сбросил в пропасть где-то на Кавказе? Конечно, помню.
Он до сих пор числится за тобой у наших хозяйственников, ты же за него не
отчитался, придется тебе попотеть, подписывая обходной, если захочешь
уволиться.
- Серьезно? Неужели еще не списали?
- Как же, дождешься от этих жмотов. Они только для начальства
списывают новенькие "мерседесы" по цене металлолома. Ты для них - мелкая
сошка.
Слова Гриши настроили меня на философский лад, и я спросил его о том,
о чем сам все чаще задумывался в последнее время.
- Ты не пытался понять, хотя бы для себя самого, так сказать, "для
внутреннего употребления", ради чего мы стараемся, рискуем жизнью? Чего мы
вообще добиваемся?
- Разве ты не знаешь? - Гриша деланно-покровительственно взглянул на
меня. - Выполняем свой долг перед Родиной.
Последнее слово он произнес так, чтобы оно прозвучало с большой
буквы. Но я не принял игры, не захотел перевести все в шутку.
- Какой "родины"? "Мы в той отчизне родились, которой больше нет." Ты
что, не видишь, что творится? "Все на продажу" - так, кажется, называлась
одна статья в "Литературке" о нашем ведомстве.
- Брось, старик, а то съедешь с катушек. Такие вещи не обсуждают за
кофе, тут без поллитры не разберешься. - Гриша алчно ухмыльнулся и потер
руки, как будто был заправским выпивохой.
- Нет, ты все-таки скажи...
- Ладно, раз уж ты так настаиваешь. - Лицо моего приятеля стало
серьезным. - Лично я хочу воспользоваться своим служебным положением и
разобраться с теми гадами, которые воруют наших детей и делают
гонконгскими проститутками наших девушек. Глобальные задачи мне не по
плечу, но с этой я надеюсь справиться. Если тебя не отпугивает такое
"мелкотемье", присоединяйся.
Кровь бросилась мне в лицо, я почувствовал, что краснею. Как
случалось со мной и прежде, привычка к постоянной рефлексии, самокопанию,
"интеллигентские штучки", как говорил мой приятель, заставили меня на
минуту забыть о Веронике, об "интернате". Я вспомнил о своей клятве мстить
мафии, которую когда-то дал - без свидетелей, самому себе, - на булатном
клинке кавказского кинжала... Где сейчас этот кинжал? Наверное, его, как и
прочее мое имущество, оставшееся на конспиративной квартире в Городе,
кто-нибудь "приватизировал". Но ведь клятва осталась! Правда, тогда я
рассчитался кое с кем из главарей Организации, они заплатили за все
крупной монетой. Но небольшой должок за ними еще был, а с тех пор набежали
солидные проценты.
Гриша был прав: надо пользоваться своим служебным положением. И
плевать, если твоя победа доставит кому-то из новоявленных "демократов"
лишнюю звездочку или дачу рядом с президентской. Главное было не это.
Разговаривая со своим приятелем, я рассеянно смотрел то в окно, где
под ветром раскачивалась завезенная в Австралию пятьсот лет назад саговая
пальма, то на картину, висевшую на противоположной стене. Декоративное
произведение искусства удачно оживляло стерильно-белую кухню. Это была
хорошая копия картины Рериха "Майтрейя-победитель". На фоне пылающих в
лучах заката гималайских гор с заснеженными вершинами и черно-синих
силуэтов лежащих на переднем плане остроконечных пиков коленопреклоненный
человечек взирал, молитвенно сложив руки, на скачущего в облаках
легендарного богатыря, спасителя мира.
Линия горной гряды что-то мне напоминала, совсем недавно я где-то
видел такие же острые зубцы с прогибом в средней части...
Гриша говорил о том, что нужно поскорее собираться в дорогу, пока
полиция не спохватилась и не взяла с нас подписку о невыезде или
что-нибудь такое, что заменяет ее здесь, но я слушал его невнимательно. У
меня вдруг появилось ощущение, будто я вот-вот догадаюсь о чем-то очень
важном, если вспомню, что мне напоминают эти горы. Я знал это чувство -
оно редко меня обманывало.
- Старик, хватит думать о высоких материях. Обещаю тебе - мы решим
все философские вопросы, как только дети окажутся в безопасном месте. -
Гриша заметил мое состояние, но, наверно, приписал его тому, что я все еще
размышляю о нравственном оправдании нашей работы.
Не ответив ему, я встал и направился к себе в спальню, которая со
времени приезда моего друга стала чем-то вроде общей комнаты или
кают-компании, там чаще всего происходили наши дискуссии и обсуждения
текущих дел. Гриша, озабоченно хмыкнув, поставил чашку с недопитым кофе на
блюдце и последовал за мной, явно обеспокоенный.
Открыв тяжелую дверцу встроенного в стену сейфа, куда мы с ним совсем
недавно спрятали снятую с негра рацию, я достал из глубины зеленую
пластиковую папку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85