12
И, оправясь от испуга,
гостя встретил я, как друга.
Э.По
Такие лица всегда вызывали у меня чувство антипатии. Далеко друг от
друга расставленные глаза зеленовато-серого оттенка, приплюснутый, с
острым кончиком и широкими ноздрями нос, напоминающий на скуластом лице
клюв совы, тонкие губы, низкий, несмотря на залысины, лоб... Было в этом
лице что-то татарское. Может быть, во мне говорила память предков,
"столетиями изнывавших под татаро-монгольским игом", как писали учебники
истории. Или это сказывались какие-то забытые детские впечатления? Как бы
то ни было, человек, сидевший напротив за письменным столом и бывший моим
непосредственным начальником, которому я комментировал свой только что
составленный отчет, не внушал мне ни доверия, ни уважения, не вызывая
никакого желания продлить нашу беседу хоть на секунду дольше необходимого
времени.
Все в наши дни меняется быстро. За время моего отсутствия по случаю
пребывания в заграничной командировке произошли существенные, говоря
бюрократическим языком, "кадровые сдвиги". Но дела продолжались, только
вели их теперь другие люди. О моем новом начальнике я кое-что слышал. Это
был типичный "парашютист", работник аппарата, переведенный к нам после
сокращения в высших сферах. Имея слабое представление о специфических
тонкостях нашей работы, он зато достаточно поднаторел в закулисных
интригах и "борьбе за выживание". Я надеялся, что у него хватит ума не
совать палки в колеса исполнителям, предоставить ведение дела тем, кто
занимался им с самого начала. А он пусть себе стрижет купоны и пожинает
лавры в соответствии с негласной системой распределения наград по
должностям, когда матрос, закрывший пробоину собственным телом, получает
медаль "За трудовое отличие", а капитан, чуть не посадивший корабль на
скалы, золотую звездочку Героя.
Очевидно, несмотря на мой безукоризненно корректный тон и соблюдение
всех норм субординации, он что-то почувствовал, потому что через несколько
минут захлопнул папку и скрипнул, не глядя на меня:
- Свободны!
Не в лучшем настроении я покинул Управление и поехал к себе домой.
Я отдернул шторы и огляделся, состроив унылую мину. Это был мой дом,
место, где я должен по всем правилам чувствовать себя спокойно и уютно...
Я бывал здесь за последний год не чаще одного-двух раз в месяц, а то и
реже, поэтому в квартире витал дух одиночества, запустения, холода, всюду
лежала пыль. В остальном, однако, был порядок - без меня мою обитель никто
не посещал. Я вооружился пылесосом и достал из-под кухонного стола банку с
восковой мастикой. Терпеть не могу лакированные полы. То ли дело хорошо
натертый паркет! Запах воска и скипидара всегда связывался у меня с
праздником.
Закончив уборку, приняв душ и выпив кофе, я облачился в шелковый
стеганый халат, обладавший, как я давно убедился, свойством создавать
настроение умиротворения и покоя. Смеркалось, я задернул шторы и сел за
письменный стол. Комната тонула в полумраке, лишь на поверхности стола
лежал яркий круг света, позволяющий концентрировать внимание на листке
бумаги, который я вынул из кожаной папки с окованными медью уголками.
Пришло время серьезно подумать.
Честно говоря, заниматься этим дома я не имел права. Но что
поделаешь, когда официальная обстановка не располагала к творческой
деятельности. В своем рабочем кабинете я мог выдавливать из себя только
казенные штампы, автоматически складывающиеся в приемлемую и понятную для
начальства форму отчетов, рапортов, донесений. Правда, большинство
относительно простых дел решались именно таким методом. Существовали
инструкции, выработанные за десятилетия опытным путем алгоритмы, которые
позволяли усилиями многих людей, действовавших исключительно в рамках
своих служебных обязанностей и полномочий, "расколоть" проблему. Сейчас,
однако, требовалось нечто совсем иное. Нужно было поймать за тонкую нить
дрожащую тень бабочки-ассоциации, загнать ее в зыбкую ячейку памяти и
прихлопнуть там, чтобы уже не вырвалась. Я никогда не мог четко уяснить
себе, как именно происходит этот процесс. Иногда самые далекие от сути
дела фразы, всплывавшие в мозгу, знакомая мелодия, донесшаяся из окна на
грани слышимости, какой-нибудь оттенок цвета или запаха заставляли вдруг
кристаллизоваться перенасыщенную массу фактов, в неуловимые мгновения
превращая ее в жесткую пространственную решетку единственно возможной
логической схемы. Искусство заключалось в умении особыми приемами,
найденными после многих часов долгих вечеров и дней беспомощного метания в
лабиринтах догадок, разрушающихся от грубых прикосновений рассудочного
метода, привести себя в нужное состояние души и тела.
Своим любимым японским карандашом фирмы "Мицубиси", тонкий грифель
которого не нуждался в кропотливой и грязной процедуре затачивания, я
выписал на листке четыре цифры: 2 - 5 - 4 - 3, которые прочно врезались
мне в память после того, как я мельком взглянул на кольцо Генрика во время
игры в покер за столиком паба на таком далеком сейчас острове Гадё. Почему
именно эти цифры и именно в такой последовательности использовал
осторожный Виктор Богданович? Может быть, это перестановка чисел
натурального ряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88