В отличие от него она своим молчанием ничего не требовала.— Сначала они пришли за малышом, — сказал он наконец.Он понял, что полностью завладел ее вниманием. Тихим ровным голосом, лишенным каких-либо интонаций и чувств, он поведал Мерседес о Декере и Грее и о работном доме Каннингтонов. Было то, о чем он не стал рассказывать: бессмысленная жестокость старших мальчиков, извращения, которым он был свидетелем и жертвой которых не стал лишь по счастливой случайности, как он чуть не умер от голода, отдавая почти всю еду братьям. Он почувствовал, что Мерседес немного представляла себе условия в приютах, подобных тому, что содержали Каннингтоны. Она задавала ему вопросы, которые свидетельствовали, что она знает не меньше его, если не больше, о человеческих страданиях.Колин закончил свой рассказ тем же ровным голосом, которым и начал. Будто он сообщил ей что-то, не имеющее никакого отношения к тому мальчику, которым он был, или к тому мужчине, которым стал.— На самом деле обещание было дано не братьям, ведь они были слишком малы, чтобы понять. Я дал его самому себе. Я поклялся, что найду их и что мы снова будем вместе. — Его тихий смех был полон издевки над самим собой. — Я не понимал тогда, какую неразрешимую задачу поставил перед собой. Когда новая мать Грейдона сказала, что ей не очень нравится его имя, я совершенно не оценил этого заявления, но после десятилетних поисков должен был наконец признать, что его имя действительно переменили. Он может быть любым из окружающих меня людей и носить любое имя.— А Декер?— Я думаю, его усыновили французские миссионеры, но я так и не смог досконально проверить это. Я бывал в южных портах Тихого океана и наводил справки во французских миссиях. Я даже просматривал декларации и списки пассажиров кораблей, затонувших или пропавших без вести примерно в то время, как забрали Декера, но не нашел ничего, ни малейшей ниточки, за которую можно было бы зацепиться.Мерседес было очень жаль его. Она молчала, потому что сказать было нечего. Никакими словами нельзя было выразить ее боль или залечить рану в его сердце.Колин почувствовал на коже влагу, будто упала капля теплого дождя. За ней тут же последовала другая. После третьей он все понял.— Мерседес!Она не подняла головы и не откликнулась.— Ты плачешь?Он никогда не видел, чтобы она плакала. Даже когда ему казалось, что у нее есть на то причины, она всегда молча глотала и свое горе, и слезы. Ему приходилось видеть, как ее серые глаза блестели от боли или ярости, но она никогда и никому, если верить тем рассказам, которые он о ней слышал, не показывала своих слез.Сейчас она оплакивала его горе. Колин был чрезвычайно тронут этим подарком, таким же драгоценным, как ее необыкновенная, редкостная улыбка. Он погладил ее голову и почувствовал аромат лаванды и мускуса. Он наклонился и прикоснулся губами к короне ее тяжелых темно-шоколадных волос.— Я дал каждому из братьев по материнской серьге, — тихо сказал он. — Мама передала их мне перед смертью. Это были старинные и очень ценные серьги — подарок моего отца, а в их семье они жили уже много поколений. Их когда-то подарила сама королева…Мерседес потянула за конец простыни, пытаясь тайком вытереть глаза. Она была благодарна Колину за то, что, заметив ее слезы, он не стал ничего говорить. Ее голос еще звучал глухо оттого, что она выплакалась не до конца.— Королева? — изумилась она. — Вы имеете в виду королеву Анну или Марию Вторую? Так этим серьгам уже больше ста лет?— Этим серьгам примерно вдвое больше, — сказал он. — Я говорил о королеве Елизавете. Я думаю, что они были сделаны специально для нее по случаю коронации. Если мне не изменяет память, это случилось в 1558 году.Он с любопытством смотрел, как Мерседес пытается осмыслить эти слова. Она села и потянулась к лампе, чтобы зажечь ее. Потом подняла ее и несколько секунд разглядывала Колина, будто никогда не видела его прежде.Нахмурившись и закусив губу, она раздумывала о том, что ей только что рассказал Колин.— У вас есть серьги, которые были подарены кому-то в вашей семье королевой Елизаветой? — без малейшей тени скептицизма переспросила она его.— Были, — поправил он ее. — У меня были эти серьги. А теперь — по серьге у Грея и Декера. Они были подарены моему прапрапрадеду королевой за какую-то услугу с его стороны.Мерседес поставила лампу на стол.— Так, значит, вы англичанин, — медленно произнесла она.Он засмеялся.— Большинство американцев имели английских предков, — сказал он. — Кто раньше, кто позже, но мы сейчас говорим не об этом.— Нет, — сказала она, — я имею в виду, что вы англичанин.— Уже нет.— Но вы родились здесь!— Я думал, что ты об этом знаешь.— Откуда мне было знать?— Большинство людей узнают во мне англичанина по моему акценту.— Но вы разговариваете как настоящий янки.— Зато американцам кажется, что я говорю как паршивый англичанин.Схватившись за голову, он покачал ею в разные стороны и с недоумением посмотрел на Мерседес. По непонятным ему причинам она, кажется, была поражена этой новостью.— А что — это так важно? — удивился он.— Нет, — быстро ответила она, но тут же добави-ла:— Пожалуй, важно.Она посмотрела вниз, на свои руки, обдумывая, как бы ему это объяснить, а потом, как бы подыскав необходимые слова, вновь посмотрела на него.— Видите ли, это связано с усадьбой Уэйборнов. Я и не подозревала, что могу иметь что-то против того, что она станет собственностью американца. Никогда не считала себя такой ограниченной, но, боюсь, что так бы оно и было, потому что теперь, когда я знаю, что вы англичанин, я чувствую огромное облегчение.— И тебя не оскорбляет, что я когда-то держал в руке пару серег, которые когда-то носила королева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142