Уильяму она казалась ненасытной.
Только с первыми проблесками зари она вытянулась на постели рядом с любовником. Только теперь наконец угасло пламя, так долго сжигавшее ее. Уилл с облегчением вздохнул и тотчас же погрузился в глубокий сон.
18 мая 1825 года
Губернатор Брисбейн публично заклеймил Уильяма как «демагога и вульгарного, плохо воспитанного человека» и обвинил в «насаждении бунтарских настроений среди преступных элементов, численностью в пять раз превосходящих свободных поселенцев». Уильям ответил на обвинения на митинге, где выдвинул призыв к радикальной конституционной реформе. Он предлагает созвать законодательную ассамблею в составе ста выборных членов, которые должны быть выбраны свободным голосованием среди мужчин. Итак, «мужское избирательное право»! Я не преминула высказать ему свое мнение, которое, как он признался, заслуживает тщательного обдумывания. До тех пор, сказала я, пока люди ищут всяких оправданий, чтобы лишать кого бы то ни было избирательных прав по половым, расовым, религиозным и национальным признакам, они будут находить всевозможные субъективные причины, чтобы лишать прав и членов собственной избранной группы: у одного глаза не того цвета, у другого зубы кривые, этот слишком толст, а тот чересчур худ. Наконец Австралия наметила себе новую веху.
После моего возвращения в дом Блэндингсов мне стало трудно находить время, чтобы встречаться с Уильямом. Последнее наше свидание состоялось более трех недель назад в сомнительной гостинице на окраине Сиднея. Я накинула плотную вуаль, чтобы меня не узнали. Честно сказать, я не так уж и тоскую по Уильяму. Мое влечение к нему носило и духовный, и физический характер, но никакой любви в наших отношениях не было. По-настоящему я любила лишь одного человека – Крега Мак-Дугала – и никогда не полюблю другого.
Мишель только что принесла мне доставленное почтой письмо. Я просто не поверила своим глазам, когда прочитала имя отправителя. Это Уильям Лайт, теперь уже полковник Лайт. Он предполагает в не столь уж отдаленном будущем вернуться в Австралию в качестве главного картографа для исследования и нанесения на карту восточного побережья континента.
Мишель (этакая чертовка) говорит, что, когда я читала письмо полковника, мое лицо походило на небо, куда после долгой грозы возвращается наконец солнце.
Обстоятельства сложились так, что Адди и Уильям Уэнтворт побывали в гостях у Джона Мак-Артура в его поместье Кэмден-Парк. Ехать первоначально собирался сам Джон Блэндингс, но утром, когда он предполагал выехать, возникли неожиданные осложнения.
– Тебе придется поехать одной, Адди, в противном случае Джон будет глубоко разочарован. Я уже попросил Уильяма Уэнтворта, чтобы он проводил тебя в экипаже. Он сказал, что с удовольствием доставит тебя на место.
– Я, видимо, чего-то не понимаю, Джон. Не думаю, чтобы Уилл и Джон Мак-Артур были рады видеть друг друга.
– Не будь такой занудой, дорогая. Оба они любят словесные стычки. Обещаю тебе, что этот уик-энд удастся на славу.
– Нисколько не сомневаюсь.
Адди и Уильям отправились в эту поездку вместе с племянницей Мак-Артура в экипаже, запряженном четверкой.
Поместье Кэмден-Парк находилось в сорока милях от Сиднея, то есть ехать предстояло два дня.
На ночлег они остановились в гостинице «Олений парк» с одноименной таверной при ней. После простого, но сытного ужина, состоявшего из мясного пирога, почек и жареного картофеля с печеными яблоками, Адди, извинившись, поднялась к себе в комнату.
– Оставляю вас одних, молодые люди. Развлекайтесь, – сказала она перед уходом. – Насколько я знаю, по вечерам тут бывают танцы под скрипку.
Уилл галантно составил компанию мисс Мак-Артур. Конечно же, никто из приверженцев Мак-Артура не должен был знать о его отношениях с миссис Блэндингс. Затем и он, сославшись на усталость, проводил Тесс, высокую тощую девицу, в ее комнату. У самой двери Уэнтворт поклонился и поцеловал руку своей молодой спутнице.
– Спасибо, что почтили меня своим обществом, мисс Мак-Артур. Я уверен, что мы неплохо проведем время в Кэмден-Парке.
Уильям зашел в свой номер, сосчитал до десяти и вышел. Крадучись, направился по темному коридору в комнату Адди. Как они договорились, дверь была не заперта, и он тихо вошел.
– Я чуть не уснула, Уилл, – окликнула она его с кровати. – Почему ты так задержался?
– Я танцевал рил и гавот. Она рассмеялась:
– Как мило! Может быть, и нам потанцевать?
– Что ты имеешь в виду? – спросил он, поспешно раздеваясь.
– Гавот – чудесный танец, но лично я стоячему гавоту предпочитаю лежачий гавот. Разумеется, я выражаюсь в буквальном смысле.
Уильям разразился хохотом:
– Лежачий гавот! Ну и распутница же ты!
– Позволь мне доказать тебе это. – Отбросив одеяло, Адди протянула к нему руки.
Ее обнаженное тело неизменно приводило Уилла в восторг. Она была невероятно соблазнительна, без малейших признаков перезрелости. У большинства женщин груди либо как лимоны, либо как дыни. И очень редко – золотая середина. «Грудочки» Адди, как ласково выражались моряки в портовых трактирах Лондона, были размером с апельсины, они просто идеально ложились в руку. А ее спина и бедра будто были высечены из мрамора самим Микеланджело.
Он лег рядом с ней и заключил ее в объятия. Обнял по-мужски, по-хозяйски, хотя прекрасно знал, как бурно протестует Адди против так называемого Мужского превосходства в чем бы то ни было. Ни один мужчина, несомненно, не мог «обладать» Адди. Более того, Аделаида Диринг всегда решительно брала инициативу на себя, что и подтвердилось в следующую секунду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118