Она закрепила нитку, которой шила, и оторвала ее. Потом встряхнула рубашку и отложила ее в сторону. После всего этого она встала.
– Да, chere?
– Это о наших духах... – В горле у Элен встал комок. Она смотрела на женщину, которую знала всю свою жизнь, и вопрос, который хотела ей задать, показался таким острым, способным нанести горничной оскорбление, что слова застряли в горле.
Дивота медленно кивнула:
– Я удивлялась, почему ты меня об этом не спрашиваешь.
– В самом деле? Значит, это правда, значит, ты не могла положить в духи что-нибудь такое, от чего умирают люди? Я же знаю, ты не способна на такое.
Глаза горничной широко раскрылись.
– Убить? – прошептала она.
– Я думала, что ты ожидала...
– Никогда! Никогда я от тебя не ожидала такого вопроса!
– Но я должна была его задать, ведь люди умирают. Умирают те, кто пользовался нашими духами, и я не могу оставить этого просто так.
– И ты подумала, что я убила их всех? Зачем же мне нужно было это делать... Скажи, зачем?
Элен никогда еще не видела Дивоту такой воинственной. И никогда не слышала, чтобы она так громко говорила, как и не видела в ее черных глазах столько ярости.
– Ну, не знаю... – растерянно проговорила Элен.
– А я думаю, знаешь. Как и все белые, ты, глядя на цвет моей кожи, видишь во мне своего врага.
– Трое уже умерли! Я хочу одного узнать, как это могло случиться и кто это сделал. Ты понимаешь меня? И было ли что-нибудь такое в духах. Мне это важно знать. Я должна знать, поскольку если в них содержалось что-либо вредное, то вся вина падает на меня. Я помогала убивать их...
Дивота внимательно посмотрела на нее и уже понемногу начала успокаиваться.
– О Боже, chere. О милостивый Боже. – Они настолько были заняты разговором, что не услышали тихих шагов Бенедикта, который вошел к ним в комнату. Когда он кашлянул, им показалось, что разразился гром.
– В духах не было ничего смертоносного, – тихо сказал он.
– А тебе откуда знать об этом? – воскликнула Элен, резко поворачиваясь к нему.
– В этом доме я изо дня в день вдыхаю запах ваших духов. Я знаю, что эта женщина не из тех, кто способен убить исподтишка или наугад, виноватых или невиновных одинаково. В ней нет злобы, хотя иногда она и бывает в гневе...
Дивота изумленно смотрела на высокого и худощавого мужчину с совершенно бесстрастным лицом.
– Спасибо, но ты прав.
– Я тоже так думаю, – ответил Бенедикт и поклонился.
На мгновение этих двух слуг объединило только что возникшее чувство солидарности и нежелание мириться с несправедливостью. Дивота повернулась к Элен:
– Я принесу тебе остатки наших духов. Можешь поступать с ними как сочтешь нужным: проверяй их, пробуй на вкус, пользуйся ими или вылей их совсем. Мне теперь все равно. Они были приготовлены для тебя, чтобы помочь тебе, и для твоего удовольствия.
Дивота вышла из комнаты. Бенедикт отправился следом за ней.
Дойдя до середины смежной спальни, Элен остановилась, озадаченно глядя себе под ноги на пестрый фламандский ковер с красными, синими и золотыми цветами. «Ничего не вышло. Следующей после Дивоты шла мадам Туссар, которую можно было заподозрить в этих страшных делах, но дальше, за нею, не было никого...»
Дивота влетела в спальню, поставила оставшиеся бутылочки с духами на столик возле кровати, поближе к Элен, и уже повернулась, чтобы так же стремительно вылететь из комнаты.
– Подожди, – сказала Элен. – Я не хотела обидеть тебя. Но есть одна вещь, которую я должна знать.
– Слушаю, – проговорила Дивота, в голосе которой все еще слышалась обида.
– Не имеется ли в наших духах каких-то вредных добавок?
– В духах содержатся только натуральные эссенции, как сильные, так и совсем слабые. Для тех, у кого развито обоняние, даже самая ничтожная добавка или, наоборот, вроде бы незаметное изъятие изменяют букет запахов – в большей или меньшей степени. Мышьяка в них не может быть, иначе чувствовался бы неистребимый и характерный запах чеснока, который подавил бы все остальные запахи. Насколько мне известно, так же дело обстоит и с другими веществами, которые могут причинять людям вред. Перестань мучить себя, chere, на тебе вины нет.
– В чем дело? Что здесь такое происходит? – послышался голос Райана.
Он вошел в спальню в тот момент, когда Дивота произносила свои последние слова.
– Ничего страшного, – повернувшись к нему, ответила Элен.
– Не думаю. А что же теперь произошло с вашими духами? Может, они внезапно приобрели силу, которая может заставить бюрократов в Париже крутиться побыстрее? Или они убедили Сальседо и Моралеса в том, что американцев надо любить...
Добродушный юмор пронизывал его слова, но в них чувствовалось также нетерпение и раздражение.
– Ничего подобного, – произнесла Элен. – Я только пыталась успокоить свою совесть в связи с последними смертями.
Райан подал Дивоте знак, чтобы она оставила их, и та тут же удалилась, прикрыв за собой дверь. Затем он прошел мимо Элен и встал, скрестив руки на груди и прислонившись к высоким матрасам.
– Думается, мне следует выслушать все, с начала до конца, – сказал он, четко выговаривая слова.
Элен кратко, насколько это было возможно, объяснила ему то, в чем долго пыталась разобраться сама, хотя по мере своего рассказа все больше и больше чувствовала, насколько неправдоподобным были ее предположения. И тем не менее надо было рассказать все.
– Значит, ты думаешь, что ваши духи могут не только заставлять мужчин вести себя вопреки своей природе, но и вызывать болезни и навлекать смерть? – сказал он с выражением недоверия на лице.
– Не сами духи, а какой-то их компонент. Всегда ходили слухи, что колдуны использовали яды, чтобы наслать смерть на того или иного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115