В глазах Максимилиана появились выразительность, блеск и особая трогательно-мечтательная печаль. Таким она его и любила когда-то.
Женщина не могла долго задерживаться и вскоре стала прощаться. Адель вышла первой, а Элиана остановилась на пороге.
– Куда прислать документы? – спросил Максимилиан. – К тебе домой?
– Нет. Наверное, это опасно? Лучше к какому-нибудь верному человеку, которого мы оба знаем. К Полю де Ла Реньеру. Он согласится помочь.
– Хорошо. Удачи тебе, Элиана!
– Спасибо. – Женщина крепко пожала его руку. – Она мне понадобится. Прощай.
– Неужели мы больше не увидимся?
– Кто знает!
И он прошептал, не выпуская ее пальцев:
– Я всегда буду ждать тебя, Элиана. Пожалуйста, помни: ты и… твоя дочь для меня – самые дорогие гости.
ГЛАВА VIII
Элиана шла по улице Монпасье, мимо светящихся яркими огнями кофеен в сторону Пале-Рояля. На ней была длинная, почти до пят черная накидка с капюшоном, наполовину скрывавшим лицо. Ей вдруг захотелось немного побродить, собраться с мыслями и заодно – попрощаться с Парижем. Потом на это, возможно, уже не хватит времени.
Париж, ее Париж, он был с нею все эти годы, и она была с ним!
Пантеон – усыпальница великих людей Франции, расположенный на высоком берегу красавицы Сены, Дом Инвалидов со сверкающим, как солнце, позолоченным куполом, чудесные готические церкви, ряды великолепных классических особняков, сады и парки, прохладные, тенистые, густые, напоминающие прибежище сказочных нимф, Булонский лес с широкими аллеями и искусственными озерами – всего и не перечислишь!
О Париж! Для нее он был и навсегда останется центром Вселенной, столицей царствия земного, приютом спасения.
Элиана думала о том, что самые страшные времена для Франции, должно быть, все-таки миновали. Сейчас нет ни гильотин на площадях, ни озверелых толп борцов за новую жизнь, ни чувства безысходности в душе, ни отчаяния в сердце.
Она видела мелькание офицерских мундиров, блеск нарядов знатных дам, слышала смех оживленно беседующих студентов и призывные выкрики девиц легкого поведения, чьи плечи и груди были едва прикрыты полупрозрачными шарфами, ощущала запах духов и аромат цветов, и ей казалось, что история слишком быстро перевернула одну из своих страниц. Однако женщина была уверена в том, что эти удивительные события найдут отклик в сердцах множества последующих поколений.
Что ж, главное, чтобы нигде и никогда не повторился девяносто третий год; ведь эта жестокость человеческих сердец, глухое равнодушие к чужой боли, стремление жертвовать малым – самым прекрасным и дорогим, во имя большого – призрачного и бездушного, да и все последующие войны – наследие проклятой Революции.
Все эти дни она почти не ела и не спала, пытаясь отыскать какой-нибудь выход. Да, наверное, Бернар был прав: пора чудес прошла. Сейчас она уже не могла мыслить так, как в молодости, придумать что-нибудь дерзкое, оригинальное, необыкновенное, что в то же время удалось бы воплотить в реальность. Ни Дезире, ни Эмиль, ни их сыновья, ни Поль, ни Адель не сумели ей помочь. Морис и Андре фантазировали вовсю, но это были только фантазии.
Но под конец, когда уже почти не осталось времени для размышлений, Андре вдруг сказал:
– Если б кто-то из нас переоделся охранником и вывел отца из тюрьмы!
Услышав эту фразу, Элиана задумалась. Когда через несколько минут она изложила собравшимся свой план, все сошлись во мнении, что он напоминает детскую выдумку. Однако женщина настаивала: в конце концов иного выхода никто так и не сумел найти! Пусть неправдоподобно, нелепо, но все-таки это шанс!
Элиана передала Дезире письмо, которое та должна была отвезти Максимилиану де Месмею, и отправила к ней мальчиков. Поль попросил разрешения взять к себе Розали.
– Ты же знаешь, Элиана, – сказал он, – мы с Розали большие друзья. Пусть девочка поживет у меня. Я обещаю хорошо заботиться о ней.
Женщина согласилась. Глядя на Поля, она почему-то сразу вспомнила глаза Максимилиана, когда он смотрел на Адель.
…Элиана быстро шла по улице, мысленно посылая городу, который помог ей выстоять в трудные времена, был утешителем ее сердца и оплотом души, последний привет. Она сравнивала эти минуты с моментом, когда человек любуется бабочкой, усевшейся на цветок, – чем-то удивительным, легким, неповторимым, на секунду ворвавшимся в жизнь, чтобы затем вновь исчезнуть. Ведь если ей не удастся освободить Бернара, она никогда уже не сможет смотреть на мир тем взглядом, каким еще способна смотреть сейчас.
И вот она очутилась в мрачном каменном коридоре, ведущем к камере, где содержался Бернар. Ее сопровождал молчаливый охранник.
Элиана обратила внимание, что в проходе было довольно темно. Сколько времени понадобится, чтобы покрыть расстояние от одного конца коридора до другого? Не более трех минут. Только бы надзирателю не пришло в голову заговорить на обратном пути!
Охранник подвел женщину к решетке.
– Вы можете поговорить с осужденным, мадам.
– Мне нельзя войти внутрь? – спросила Элиана, поворачиваясь к нему и устремляя на него полный изумления, упрека и скорби взгляд своих больших карих глаз. Неужели вы мне в этом откажете? Мне и человеку, отдавшему полжизни делу служения Франции!
Женщина постаралась произнести последние слова как можно тверже. Она ощущала невероятное напряжение.
Казалось, все ее существо состояло из одних только голых нервов.
– Если вы боитесь, что я принесла что-то острое, можете меня обыскать.
– В любом случае отсюда нельзя бежать, мадам. Хорошо, пройдите внутрь. В вашем распоряжении четверть часа.
Пока он запирал дверь, Элиана сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155