Невозможно описать их глаза, их лица. На них были печаль и скорбь, были на них и безысходность, безнадежность, что делало их похожими на маленьких старичков. Их лица тронули бы и самое очерствевшее сердце.
Их траурные костюмы были немногим лучше лохмотьев, они лишь отдаленно напоминали одежду. Мать ребенка шла за маленьким гробом в лохмотьях – с глазами пустыми и бессмысленными, как те обещания, что раздавали этим несчастным людям их господа и благодетели. Этих бедных мучеников изгнали с земли, которую они обрабатывали столетиями, ради того, чтобы превратить ее в пастбища для овец.
Процессия двигалась дальше, по направлению к кладбищу, где все надежды и чаяния этих страдальцев лягут в неглубокую яму вместе с маленьким гробом.
Я – предводитель клана, вождь по рождению, по титулу – Мак-Лаклен из Мак-Лакленов. У меня нет земли в горной Шотландии – ее отняли у моего прадеда много лет тому назад. У меня под началом нет клана, как у моих предков. Только моя небольшая семья. Но во мне течет шотландская кровь, и я не могу сдержать негодования и ярости, видя, что здесь происходит. Я плакал, глядя на эти похороны. Плакал от жалости к этой матери, к этому ребенку. Ведь на их месте – спаси нас Боже – могли бы быть и я, или мой брат, или даже Кирсти, или Грэм.
И я клянусь сегодня всем, что я имею, всем своим существом, что этого больше не будет. Что больше не будет шотландцев, которые бы умирали на улицах от голода и холода. Я не допущу, чтобы это случилось. И если я даже ничего больше не сделаю за короткий, отпущенный мне срок на земле, этого будет достаточно».
Эми закончила читать; она плакала. Слезы текли у нее по щекам, как текли они, наверное, по щекам Калема. Она прочитала все – все до единой статьи из газет и заметки Калема. Теперь ей стало понятно, чем он занимается; он давал этим людям больше, чем просто пищу, одежду и кров. Калем возвращал им чувство собственного достоинства.
Девушка закрыла журнал и сидела, глядя вверх, на деревянный потолок. Потом она закрыла глаза, стараясь скрыться от этих образов, ярких, разрывающих душу картин из дневника Калема. Они преследовали ее, пока Эми не заснула наконец со слезами, которые все еще струились из ее глаз.
Глава 40
Когда в древности храбрые воины-братья
Захватили страну, укрепления строя,
Как бы мог догадаться хоть один
Предсказатель,
Что их дети станут изгоями?
Их изгонят с земель, обработанных
Их отцами,
Чтобы мог господин похвалиться своими стадами.
Как прекрасен простор зеленых лугов
И сень вековых лесов!
Но мы с вами, братья, изгнанники
С земли наших отцов.
Песня канадских моряков
Эми открыла глаза и увидела Калема: тот стоял прислонившись к стене; его черные волосы были взъерошены – может быть, от ветра, а быть может, из-за этой его привычки их ерошить, когда он чем-нибудь бывал озабочен. Он был без пиджака – только в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами и в кожаном жилете.
Его бриджи были заправлены в высокие кожаные сапоги; одной ногой он стоял на ступеньке трапа. Калем рассеянно потирал подбородок загорелой рукой, глядя на Эми, точно миссионер, которому предстоит обратить в христианство сразу все африканские племена.
– Ты проснулась.
Эми села, все еще полностью не очнувшись ото сна; наконец до нее дошло, что корабль не двигается.
– Мы в Бате?
– Ну да.
Девушка спустила ноги с узкой койки и с минуту разглаживала смятую юбку. Она посмотрела на Калема.
– Ты очень спокоен.
– Я пытаюсь придумать, что с тобой дальше делать.
– Ты можешь мне позволить помогать тебе.
– Я могу тебя отправить обратно в Портленд в экипаже.
– А что ты будешь делать, когда я снова вернусь? К тому же ты не можешь принудить меня уехать силой. Ты не имеешь права мной распоряжаться. Ты мне не отец и не муж.
Эми встала и вздернула подбородок так, как, она видела, делает Джорджина, когда Эйкен пытается ей указывать.
Калем смотрел на нее долго, не говоря ни слова, размышляя. Девушка видела это по его темно-синим глазам.
– Вот уж не думал, что ты такая упрямая, малышка!
– Вот уж не думала, что ты такой тиран и деспот.
– Кто деспот? Я?
– Да. – Эми твердо кивнула. – Это, должно быть, фамильная черта. Ты говоришь, как твой брат.
– Господи помилуй!.. Неужели? Какой ужас!
Калем оторвался от стены и подошел к Эми. Он долго смотрел на нее, прежде чем положил наконец руки ей на плечи. Она не отвела глаз.
– Не думаю, чтобы это было хорошо, малышка.
– Что?
– То, что ты здесь.
– Тогда скажи мне, пожалуйста, Калем, где я, по-твоему, должна быть.
– У себя дома, где ты могла бы жить по-прежнему, как ты жила до того момента, когда мой братец ворвался в твою жизнь, внеся в нее эту сумятицу.
Девушка язвительно рассмеялась:
– Ах вот как! Это уже интересно. Моя жизнь была такой замечательной прежде! – Эми покачала головой, потом подняла глаза на Калема. – Моя жизнь была сплошной неразберихой. В ней все перевернулось вверх дном еще задолго до того, как появился Эйкен.
– Ты слишком юна, для того чтобы в твоей жизни могло что-то перевернуться.
– Я вовсе не чувствую себя юной. Я чувствую себя ужасно, ужасно старой.
– Но это ведь неправда! Ты молода!
– Нет, послушай меня, пожалуйста, Калем! Тебе я, может быть, кажусь молодой, но я так себя чувствую, будто все у меня позади. Я везде не на месте. Я смотрю на все не так, как другие люди, Калем. Жизнь оказалась совсем не такой, какой должна была быть, по крайней мере, не такой, какой я ее себе представляла.
– Это всегда так бывает.
– Но я постоянно в смятении. Я даже не знаю, куда мне идти и что делать. Даже мой дом перестал быть для меня домом, с тех пор как мои родители погибли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95