Хэнк внимательно посмотрел на нее и застыл как громом пораженный.
– Ты загорела, – сказал Теодор.
Это было слишком мягко сказано. Она сгорела, зажарилась так, что казалось, от нее идет дым. Ее лицо, шея, веки, губы и щеки, руки и ноги были ярко-розовыми. Только в уголках глаз были белые полоски. Один сплошной ожог. Смитти скосила глаза вниз и прошептала:
– Я тут и без вас нашла что зажарить, мне все равно, что там у вас в ведре.
Хэнк почувствовал себя жутким мерзавцем. Ему хотелось что-то сказать, но язык не поворачивался. Нужных слов не находилось, он был, впрочем, не уверен, есть ли такие слова вообще, пожалуй, ему не было оправданий. Он просто молча стоял, не зная, что сказать. Маргарет пошевелилась, попыталась встать, но не смогла.
– Я тебе помогу. – Он сделал шаг вперед.
Она подняла на него глаза, затуманенные болью.
– Тебе не кажется, что ты уже сделал все, что мог?
– Да, признаю. – Он взял ее за талию и помог подняться.
Она с трудом встала, подавив стон.
– Ты можешь идти?
Маргарет кивнула, но ее способ передвижения нелегко было назвать ходьбой.
– Смитти...
– Я не могу смотреть за малышкой.
– А где она?
– Спит вон там... – Она попыталась поднять руку, но не смогла и прикусила губу.
– А где Лидия?
– Я послала ее собирать фрукты.
Теодор рванулся к плоскому сундуку, который служил им столом, и взял в руку бутылку.
– Я могу попросить Мадди выйти.
– Нет! – резко сказал Хэнк и провел всей пятерней по волосам. – Я сказал тебе, чтобы ты оставил бутылку в покое.
Теодор укоризненно произнес:
– Ты не любишь Мадди. А он мог бы помочь.
Хэнк ничего не ответил на это обвинение, а повернулся и направился к выходу.
– Хэнк, – безнадежно позвала его Смитти.
– Я сейчас вернусь! – прокричал он через плечо.
– Куда же ты? Пожалуйста, подожди. Я не в состоянии присматривать за Аннабель. Я даже не могу поднять ее, – простонала она чуть не плача.
Он остановился уже на пороге и приказал Теодору:
– Побудь со Смитти. Я вернусь через несколько минут.
Только через несколько часов Маргарет смогла шевелиться, не думая о том, что кожа ее сейчас лопнет, разорвется у нее на глазах. Какая-то тень придвинулась к ней.
– Ну что, тебе хоть немного лучше?
Она лаконично обронила:
– Проваливай.
Последовала неловкая пауза. Хэнк потоптался на месте, не зная, куда девать свои руки и ноги, отвернулся, затем, все-таки набравшись храбрости, спросил:
– Тебе хоть немного помогло мое лекарство?
– Да, мне уже не так больно.
Хэнк принес ей сока и мякоти какого-то растения и посоветовал намазать кожу. Он рассказал ей, что узники в тюрьме, и особенно во время работы в каменоломне, часто применяли это средство против ожогов. Затем Хэнк внимательно осмотрел ее и сказал, что ей лучше бы сейчас пойти на пляж.
– Да, немного солнышка мне сейчас не повредит.
– Я пытаюсь дать тебе хороший совет.
– Ох да, я забыла. Я же женщина, а ты – мой властелин. Пожалуйста, повелитель, скажите неразумной, что ей делать.
Хэнк почесал в затылке.
– Ну ты и язва! Ты...
– Ничего не говори. – Она подняла руку. – Ничего.
– Проклятие! Мне жаль, черт побери! – Привычным жестом он пригладил волосы, засунул руки в карманы и стал ходить взад-вперед. Она уже давно заметила, что это признак того, что Хэнку Уайатту неловко, что он смущен.
– Унести мои вещи было жестоко, Хэнк.
– Мне даже в голову не пришло, что ты можешь сгореть из-за этого. Что ты делала? Просто стояла на самом солнцепеке?
– Я сидела в воде, – прошептала она.
Хэнк ничего не ответил, но было понятно, что он считает ее сумасшедшей.
Еще тише Маргарет продолжила:
– Я думала, ты меня поджидаешь.
– Меня там не было. – Он бросил на нее странный взгляд.
– Я поняла это, но часа через два.
– Об этом я и не подумал, – пробормотал Хэнк, глядя в землю.
Ей было слишком плохо, и она не могла бросить чем-нибудь в него, да теперь она поняла, что ей не хочется с ним сейчас мериться силами.
– Просто уйди. Пожалуйста. Присмотри за детьми. Я не могу. Никак не могу.
Хэнк ушел не сразу, у двери помедлил и, стоя спиной к ней и не вынимая руки из карманов, проговорил:
– Все-таки я скажу. Океан, соленая вода быстро помогут тебе. Твоя кожа не будет так гореть.
– Сейчас я хочу только одного: поспать, – тихо промолвила Маргарет, бережно положила голову на руки и опустила красные тяжелые веки.
Хэнк подал детям устриц, каждую на половинке раковины. Он взял одну из кастрюль Смитти, вернее, это была большая сковорода на длинной-длинной ручке, и выложил дно свежими устрицами. Лидия, Теодор и Аннабель сидели на травяной циновке кружком. Хэнк поставил в центр блюдо, сам уселся рядом с ними, взял первую раковину и с огромным удовольствием проглотил моллюска.
«Ох, как хорошо-то! Еще бы соуса! Табаско, например. Ну и два холодных пива». Он съел еще три устрицы и только потом увидел, что дети ничего не едят, а уставились на него и молча наблюдают. Рука его с поднесенной ко рту раковиной застыла. Он скосил глаза налево, потом направо, посмотрел прямо перед собой. Три пары серьезных, широко раскрытых голубых глаз наблюдали за ним. Он проглотил-таки кушанье и помахал рукой:
– Ну что же вы? Давайте начинайте.
– Я не голодна, – тихо сказала Лидия.
Теодор покачал головой:
– Я тоже есть не хочу.
Хэнк перевел взгляд на малышку. Она протянула ручку и ткнула пальцем в устрицу несколько раз, поднесла ее к глазам, внимательно осмотрела и медленно передвинула к носу. Затем скорчила гримасу и вынесла свой приговор:
– Демо!
Хэнк обвел их глазами.
– Ешьте.
Они посмотрели на сковородку, как на чудовище.
– Попробуйте, это очень вкусно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97