Взгляд Юлайли невольно обратился в его угол. Он не проронил ни слова, просто не обращал на нее внимания, как и охранники. Даже несмотря на шум, который она подняла, он вел себя так, словно ее там не было. Но ведь она там была – в грязной, тихой хижине, которую она возненавидела. Юлайли вздохнула и оставила попытки увидеть полковника. Она прошла на середину хижины, опустилась на пол, уставилась на стены, обложенные дерном, и вслушалась в... тишину. Было чересчур тихо.
Юлайли набрала в легкие воздуха и нарушила пугающее молчание:
– Значит, ваше имя Сэм?
Он едва заметно кивнул, заерзав на месте.
– Это сокращение от Сэмюела?
– Угу. – Он пригвоздил ее взглядом налитого кровью карего глаза.
– Понятно. – Она кивнула, подыскивая тему для разговора, чтобы заполнить пустоту. – Вы с севера. Чикаго, кажется?
Он что-то буркнул, как ей показалось, утвердительно. Похоже, он не расположен поддерживать беседу.
– Я уже вам говорила, откуда я родом.
Он проворчал что-то похожее на «coтню раз». Она пропустила это замечание мимо ушей и продолжила:
– Мое полное имя Юлайли Грейс Лару. Моя бабушка по отцовской линии была Юлайли, как и ее бабушка, а еще двоюродная тетка французской ветви нашей семьи. Все они были Юлайли. Что касается имени Грейс, то это была мамина идея. Так по крайней мере рассказывал мне брат Джеффри. Он самый старший! Так вот, он говорил: «Юлайли – традиционное имя нашего рода, а Грейс... в общем, это имя очень нравилось нашей маме. Поэтому она тебя назвала Юлайли Грейс». – Девушка замолчала, чтобы перевести дыхание и дать ему время усвоить сказанное. – Так я и стала Юлайли Грейс.
Вид у него был отупевший, а налитый кровью глаз, казалось, немного потускнел. Юлайли сочла, что это из-за плохого освещения.
– Я полагаю, – продолжала она, все еще пытаясь поддерживать разговор, – что при данных обстоятельствах и учитывая тот факт, что это наша вторая встреча, мы можем обращаться друг к другу на ты.
Вместо ответа он поднял жестяную кружку, стоявшую рядом с ним, и уставился в нее.
– Итак, я буду звать тебя Сэмюел, а...
– Нет!
Она вздрогнула от его крика.
– Никто не зовет меня Сэмюел, – процедил он сквозь зубы.
– Ладно. Я буду звать тебя Сэм, а ты можешь звать меня так, как зовут друзья и родные.
Он поднес кружку к губам и начал пить.
– Они зовут меня Лолли. – Она улыбнулась.
Он поперхнулся и долго не мог откашляться. Юлайли поползла к нему, чтобы похлопать по спине, но он отдышался сам, потом странно посмотрел на нее, скривив губы, словно пряча улыбку, и переспросил:
– Твое имя Лолли Лару?
Она кивнула, нахмурившись от его тона. Он захохотал. Не очень-то вежливо с его стороны. Лично она не видела ничего странного в таком имени. Прекрасное старое французское имя, довольно часто встречается на юге. У нее дома всех Юлайли всегда звали Лолли. И ни один южанин никогда бы не стал высмеивать чужое имя, грубо смеяться над тем, что человек не в силах изменить.
А вот этому янки, очевидно, все равно, потому что он продолжал хохотать. Рассердившись, она отвернулась – отчасти, чтобы не видеть, как он веселится на ее счет, но главным образом, чтобы он не видел, как ей обидно.
В хижине было тихо, слишком тихо. Юлайли не любила тишину, потому что боялась ее. Девушка взглянула на янки. Он все еще спал. Они не говорили с тех пор, как она повернулась к нему спиной, и тишину нарушали только редкие крики или шум, доносившиеся снаружи. А внутри стояла мертвая тишина, отчего пленница чувствовала себя совсем скверно.
Не с кем поговорить. Время тянулось бесконечно долго. Стараясь успокоиться, она начала напевать «Дикси», чтобы хоть как-то заполнить леденящую пустоту.
Она едва успела дойти до куплета о хлопковых полях, когда ей показалось, что из угла Сэма донесся громкий, надрывный стон.
Юлайли перестала петь и посмотрела туда, впервые подумав, что, возможно, он стонет из-за раны. Вытянув шею, она молча наблюдала за ним. Плечи у него чуть подрагивали, словно боль отпустила. Впрочем, она не видела никаких ран, если не считать коричневую запекшуюся кровь на шейном платке, которым была перевязана его нога. Возможно, ранение было гораздо серьезнее, чем казалось. Хотя он сумел доставить ее домой ни разу не споткнувшись, да и потом не хромал и вообще не казался больным. Наверное, его что-то другое беспокоит. Головная боль, например.
Летом, в самые жаркие, душные дни, у нее часто болела голова. Ей всегда помогал сон, поэтому скорее всего следует дать ему покой, позволить поспать, хотя, конечно, ее терзали тысячи вопросов, на которые очень хотелось получить ответы. Юлайли чувствовала, что ей обязательно нужно с кем-то поговорить, иначе никак не успокоиться.
Песенка помогла, к тому же тихое пение не должно было нарушить его сон. Возможно, колыбельная явится хорошим компромиссом. Юлайли принялась тихо напевать свою любимую колыбельную:
Тише, малыш, ни слова.
Папа купит тебе птичку.
Если птичка не станет петь,
Папа купит тебе колечко.
Если колечко не...
– Сделай одолжение, представь, что ты эта птичка, и заткнись.
Юлайли поймала на себе злобный взгляд налитого кровью карего глаза.
– Я просто пыталась помочь.
– Каким образом? Снести стены этой лачуги своими воплями?
От возмущения она задохнулась.
– И никакие это не вопли. Позволь тебе заметить, что в хоре у мадам Деверо я пела контральто. – Желая постоять за себя и в то же время испытывая неловкость, что приходится хвастаться, Юлайли потупилась, разгладила юбку на коленях и добавила: – Учитель пения говорил, что голос у меня очень чистый и звучный.
– Как у подыхающей бродячей кошки, – хохотнул Сэм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108