Оно было розовое – цвета азалии Калхун, в платье точно такого же цвета мама изображена на большом портрете, висевшем на почетном месте над камином в гостиной.
Юлайли внимательнейшим образом изучила платье на картине – ей была знакома каждая строчка, каждый перелив шелка, каждая петелька заморского белого кружева. Лучшая портниха Чарлстона сшила ей точно такое же. А на такую же прическу, как на портрете, ушел целый час. В уши она вдела маленькие жемчужные серьги. На ногах у нее были прелестные французские замшевые туфельки на каблучках в стиле Людовика XV, и, когда она проплывала по комнате, из-под шуршащего платья выглядывали пряжки в виде розочек, расшитых красными и розовыми бусинками.
Юлайли приподняла юбки, чтобы еще раз полюбоваться туфельками. Стоило ей пошевелить носками, как в бусинках отразился свет от лампы и пряжки подмигнули ей, словно звездочки на небе.
Из сада донесся громкий стук. Она отпустила юбки с каскадом оборок и подбежала к закрытым окнам, но ничего не смогла разглядеть сквозь узкие щели деревянных ставен. Юлайли попыталась открыть дверь на веранду, но замок заело. Ей был виден лишь центр огромного двора, да резные столбики перил просторной веранды перед комнатой, а больше она ничего не смогла разобрать в темноте.
Сердце бешено забилось, когда она подбежала к большому овальному зеркалу над комодом и уставилась на свое отражение, выискивая недостатки. Ей нужно было выглядеть безупречно. Первое впечатление всегда очень важно.
Нет, все-таки что-то не так. Юлайли хмуро разглядывала себя в зеркале, пытаясь понять, что она упустила из виду. Камея. Она забыла надеть мамину камею. Внизу продолжали грохотать, а она лихорадочно рылась в шкатулке с драгоценностями, пока не нашла камею. Быстро вдела в нее новую жемчужно-белую бархатную ленточку и, поднеся украшение к шее, еще раз оглядела себя. Теперь все было как надо. Юлайли немного наклонила голову вперед, чтобы удобнее было завязывать ленточку на шее. Затем снова посмотрела в зеркало.
За ее левым плечом маячила темная физиономия местного солдата. Она открыла рот, чтобы закричать, но он тут же приставил к ее голове холодный ствол ружья.
И Юлайли Лару из семейства Лару, проживающих в Бельведере, владельцев Гикори-Хаус, компании «Калхун индастриз» и ферм Бичтри, впервые поступила как самая настоящая дама. Она упала в обморок.
Глава 4
Разбитая дверь грубо сколоченной хижины с шумом распахнулась. В открытый проем брызнул утренний свет ярче Чикагского пожара и на мгновение ослепил связанного пленника, который сидел, согнувшись в три погибели, в сыром углу.
Вошли люди Агинальдо, неся на плечах длинный, толстый бамбуковый шест, с которого свисал узел из грубой мешочной ткани. Бесформенный мешок фыркал, извивался и визжал, как поросенок на бойне. Солдаты сбросили ношу на землю с гулким стуком, выдернули шест и, покинув хижину, с шумом закрыли за собой дверь на все замки. Узел не шевелился, словно лишился чувств, когда его бросили. Однако довольно быстро он вернулся к жизни и устроил возню почище уличной драки в трущобах. Ткань развязалась, из узла вывалился на середину плохо освещенной лачуги розовый цветок южного штата.
Сэм застонал. Он ошибся. С самого начала совершил просчет.
Он покачал головой и уставился себе на руки, связанные так, словно он собирался молиться. Молитвы тут не помогут. Она снова здесь, следует за ним, как пресловутая нитка за иголкой. Ее бормотание заставило его вновь посмотреть на нее. Выглядела она уморительно – в бесформенном ворохе розовых и белых кружев, которые пыталась привести в порядок. Сэм сделал глубокий вдох, отчасти в раздражении, отчасти в знак смирения. Господь любит пошутить, но он не понимал, почему в последнее время все шутки Господни направлены против него.
Сэм наблюдал за ее маневрами: розовый клубок судорожно дергался, стараясь перевернуться – задача не из легких, когда связаны руки и ноги, да и ворох оборок мешает. Женские юбки шелестели громче, чем деревья на штормовом ветру. Но что больше всего ему досаждало, так это ни на секунду не закрывающийся рот. Она бормотала себе под нос все время, не переставая. У Сэма появилось подозрение, что тишины ему больше не дождаться, как вдруг и возня, и бормотание разом прекратились.
– О Господи...
Сэм смотрел на ее озадаченное лицо и молча выжидал, открыв счет: «Один... два...»
– Что здесь происходит?
– Полагаю, это можно назвать революцией.
Он положил локти на согнутые колени, связанные руки безвольно свесились вниз, и принялся наблюдать, как меняется ее лицо: сомнение, страх, беспокойство... Пленница осмотрела лачугу, словно ожидала увидеть еще кого-то.
– Что они собираются с нами сделать? – очень тихо, чуть ли не шепотом, спросила она.
Сэм пожал плечами, предпочитая не сообщать, что им повезет, если они протянут больше недели.
– Я-то зачем им понадобилась?
– Вы им нужны, потому что они думают, что вы как-то со мной связаны. Еще не забыли рынок?
Полные губки обидчиво поджались. Ей не понравилось, как он, передразнивая ее южный акцент, растягивал слова. Девушка перевернулась на бок, пытаясь устроиться поудобнее. Потом она взглянула прямо ему в лицо и спросила медоточивым голосом:
– Как же они могли подумать, что у нас с вами есть что-то общее?
Он смотрел на нее не мигая и не шевелясь. Маленькая зазнайка. Нужно было бросить ее на рынке. Он продолжал сурово смотреть на нее, пытаясь внушить немного страха или хотя бы заставить задуматься над своими словами. А она с совершенно невинным видом ждала его ответа. Тогда Сэм покачал головой и устало произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108