Он ступил на подножку кареты, сделал еще шаг и, очутился внутри, в темной каморочке, сразу же подумав, что здесь в самом деле немудрено чувств лишиться, так все пропитано запахом роз. У Алексея даже в горле запершило.
– Что я должен сделать? – спросил он, полуобернувшись к даме-камеристке, уверенный, что она вошла в карету за ним следом, однако увидел, что та осталась снаружи, наверное, решив, что троим тут будет тесно. Ну что ж, она ведь сказала, что госпожу нужно вынести на воздух. Зря, конечно, служанка захлопнула дверь: ни проблеска света, как бы не наступить даме на платье!
Он напряг зрение, пытаясь привыкнуть к темноте, однако в этот миг случилось нечто уж вовсе странное: карета тронулась. Да как споро! С места лошади рысью взяли!
– Что ж такое?! – воскликнул Алексей удивленно, пытаясь удержать равновесие и хватаясь за низкий, обитый плотным шелком потолок кареты. – Остановите!
– А зачем? – послышался рядом хрипловатый, словно бы заглушенный смехом женский голос, а потом чьи-то руки обхватили Алексея за талию и потянули вниз.
От изумления он не удержался и повалился чуть ли не плашмя. Локоть его ударился обо что-то мягкое – на счастье, он понял, что это не чье-то тело, а пышная обивка кресла. Коленом он тоже уперся в сиденье, но тотчас его колено было плотно стиснуто, и он ошалело сообразил, что угодил своей ногой между ногами вольготно раскинувшейся дамы.
– О сударыня, простите! – пробормотал он, не соображая, что говорит, пытаясь оттолкнуться от спинки и как-нибудь выпрямиться, но его продолжали держать и руками, и коленями весьма крепко. Да еще и губы жарко подсунулись к самому лицу и шепнули:
– Не отпущу, покуда ты меня не поцелуешь!
Впрочем, ждать его поцелуя незнакомка не стала, а так и впилась в удивленно полуоткрытый Алексеев рот.
Ох, какие у нее оказались губы и какой язычок! Ну не ангелом был наш герой, отнюдь не ангелом и не святым. Первые, как известно, бесполы, а вторые искушалися-таки, возьмите хоть святого Антония, а может, и не Антоний это был, Алексей находился сейчас не в том состоянии, чтобы Четьи-Минеи[2] вспоминать, все в нем так и содрогнулось, так и взъярилось! Тьма, и тайна, и аромат этот, почти смертельный по густоте, в который тонкой струйкой вливался еще и пряный запах разохотившейся женщины... Она подняла юбки и выпустила колено Алексея из плена своих колен. Теперь ноги ее были широко раздвинуты, она поймала его ладонь и положила на свое обнажившееся тело. Теплый шелк кожи, мягкая шерстка междуножья... Нет, ну кто устоял бы?! Кто не сошел бы с ума? Даже влюбленный рыцарь, весь поэтически возвышенный в жажде сохранить верность своей единственной прекрасной даме, способен потерять рассудок, когда перед ним такой цветок похоти раскрывается!
Алексей уже не отрывался от этих мучительных губ – ну и поцелуи были, он стонал от боли, но прервать их не хватало сил, – а руками так и охаживал ее открытое естество. Бедра незнакомки ходуном ходили, ох, какая плясунья ему попалась, а пальцы ловко расстегнули крючки на его бедре, и лосины Алексея распахнулись. И спасибо, не то порвались бы под напором того, что вмиг вырвалось оттуда, распрямилось и бурно устремилось было в женское средоточие, откуда пахло совершенно головокружительно, и пальцы Алексея мигом стали влажны, так жарко, нетерпеливо его ждали...
И вдруг ее рука уперлась ему в живот, а губы, прервав поцелуй, прильнули к уху:
– Погоди. Нельзя. Я девица.
И теперь Алексей понял, что все предыдущие изумления, которые он испытал во время этого внезапного приключения, были просто ничем по сравнению с тем ошеломлением, которое на него так и рухнуло. Слово чести, если бы ему сейчас на голову свалился невесть откуда булыжник, и то меньше ошарашило бы.
Девица?! И этакие подходцы?! Какого, с вашего позволения, черта?!
– Но ты не тревожься, – снова жарко зашептала она, – я тебя разудовольствую. Ты только меня слушайся, и все будет сладко. Но слово дай, что не изнасильничаешь, а то мне хоть в гроб!
– Даю... беру... – проблеял Алексей, вряд ли соображавший, что он говорит. – Не бу... не изна...
Тут она взяла его за изнывающее от желания естество и принялась ласкать, после чего последние остатки разума в голове нашего героя рассеялись.
Ну, господа хорошие... Может, она и впрямь была девица, однако у самых изощренных шлюх не встречал Алексей таких пальцев, как у нее. Что ж она этими пальчиками вытворяла! Уж она его распаленный страстью уд гладила-гладила, крутила-крутила, да при том и так и сяк его к своему лону прилаживала, чуточку пустит в себя – и тотчас выдернет, и потом снова ну себя охаживать по самому тайному местечку, да по краешку, да к серединке прижимать мужское орудие, да ласкает им и так и сяк себя, а сама то взвизгнет, то застонет, то цапнет Алексея зубками за ворот мундира, то начнет губы кавалергарда кусать... Изнурила его и сама изнурилась, ждать больше не было сил ни у нее, ни у него. Вот она забилась, запрыгала, завыла, прикусив мочку Алексеева уха, и он от сладкой боли так и извергся... Но, хоть вроде бы почти без сознания был, все же почувствовал, как она из-под него выскользнула, отодвинулась, и то, что он излил из себя, попало ей в юбки, а не в самое опасное и рискованное место.
И эта ее трезвая осторожность Алексея словно ледяной водой окатила. Страсть и похоть в единую секунду выветрились из головы и из тела... – с другой стороны, получил свое, чего ж теперь-то разнеживаться?! – он чуть отстранился, попытался распрямить затекшие колени, но не удержался и чуть не упал на нее.
– Побережней, милостивый государь, – сказала она насмешливо и несколько запыхавшись (ну, право же, было с чего!
1 2 3 4 5 6 7 8 9