Всем известно, в каком черном теле он племянницу держит. Девка на выданье, однако же последние три года ее на балах или где-то в гостях не видели. Сам барин тоже у себя никого не принимает. Скуп, как.., как.., ну, нету такого второго скупца! — махнул рукой Олег. — Зато слухи идут по губернии о его бесчинствах над крепостными. С мужской прислугой зверски жесток, женщин и девушек запирает в свой гарем. Женат он на самом уродливом и неприятном создании в мире, вот и разгулялся, а поскольку и сам жуткий урод, девки ему противятся. Он да любимчик его, палач домашний, Герасим, берут их тогда насилкою. Право же, — воскликнул Олег с негодованием, — некоторые дворяне поступают со своими слугами хуже, чем со скотами. К стыду признаться, немалое число таких есть, и младший Бахметев — из их числа.
— Герасим? — задумчиво повторил Десмонд. — А не знает ли Клим, каков собою этот любимец барский? Кряжистый очень, широкоплечий, руки чуть не до земли висят, черная борода и маленькая голова? Не таков ли? Ну-ка, расспроси его.
Олег послушался — и через несколько слов всплеснул руками:
— Ну истинный портрет! Именно таков и есть Герасим, как ты описал.
— Но ведь его я и убил… — медленно проговорил Десмонд и понурился, словно нестерпимая ноша вдруг пригнула его к земле.
* * *
А и впрямь — огромная тяжесть налегла ему на сердце. Нет, не призрак убитого явился ему — судя по всему, был он негодяй отъявленный, смерть коего будет для жертв его радостью. Но…кого сочтут убийцею, вот в чем вопрос?
— Да не тревожься ты так, — тихо сказал Олег, заглядывая кузену в лицо и читая по нему, как по раскрытой книге — Может быть, она успеет очнуться и убежать, прежде чем их с Герасимом обнаружат.
— А что проку? — в отчаянии воскликнул Десмонд. — Ты не знаешь женщин? Кто из них сможет держать язык за зубами? Она непременно проболтается какой-нибудь подружке, та — другой подружке.., и все, конец бедняжке!
Если все так, как ты говоришь, господин не простит ей убийства верного слуги. Ей же смерть грозит!
* * *
— Ну, знаешь! — Растерянный от такого пыла, Олег пожал плечами. — Эка ты напридумывал страстей! Еще не известно, будет сие или нет. Главное, чтоб очнулась девка вовремя, а уж там, чай, сообразит язык прикусить.
Десмонд нервно схватил ком снега, растер по лицу. Снег мигом обратился в воду, и Десмонд ощутил, что лоб его горит. Да и сердце горело, ныло от непонятной тревоги. В самом деле — не зря Олег глядит с таким недоумением. Ну что ему в той незнакомке? Губы у нее были сладкими, как вишни, — это да. Ну и что?
— В обмороке она! — вскричал Десмонд, обращая на Олега столь сердитый взгляд, словно тот был виновен в случившемся. — В обмороке глубоком. Я видел такое, знаю — это сродни летаргусу, шок. Сутки пребывать в нем можно, а то и больше. Ее этот злодей напугал до смерти! Нет, найдут их рядом, найдут — и ее обвинят в убийстве. Эх, если бы ее увезти, спрятать где-то! — Он с мольбой сжал руку Олега. — Позволь забрать ее, спрятать в Чердынцеве, Я в долгу не останусь.
Лицо Олега вспыхнуло было оживлением, да тут же и погасло.
— Пустое говоришь. Для тебя, по-родственному да по дружбе, я и не на такое бы решился, но.., это ведь только кажется, что в мире нет ничего более, кроме этого мостка, — он потыкал рукой в снежные стены, подступившие со всех сторон. — А развеется — и станет видно, что здесь до Чердынцева рукой подать. Ну куда беглой деваться? Только к нам. Не в землю же ее схоронить — непременно кто-то увидит да проболтается. Бывало уже, прятались бахметевские битые да мученые на наших землях! Ничего с того не вышло, кроме свар да штрафов нам, хоть мы с отцом тут ни сном ни духом. Бедняг хватали да в колодки, на дыбу, под кнут…
* * *
Судорога прошла по лицу Десмонда, и Олег подивился чувствительности, вдруг проснувшейся в этом прежде надменном и сдержанном кузене. Эк его разбирает! Или и впрямь девка хороша, словно Елена Троянская? Жаль, конечно, что выходит такая нескладеха. Худо, когда помочь хочется, да нечем.
— И в петербургском доме ее не скроешь, — добавил он печально. — Тут уж непременно придется объясняться с батюшкой, а он в такую ярость придет: мол, соседское добро украли! — что держись, кабы меня не высек!
— Но человеколюбие!.. — взвился было Десмонд — да и сник: не много в нем пребывало человеколюбия, когда одним ударом пришиб того мужика! А ведь бедняга повинен был лишь в том, что не совладал с похотью.., как и он сам. Мужик даже не успел свои нечистые помыслы осуществить, а Десмонд? Успел, еще как успел! До сих пор болят колени, коими упирался в лавку, да растекается томление по чреслам при воспоминаниях. Тьфу, чертов Приап! Вот уж не ко времени одолел! Да уж, нет у него права ни просить, ни требовать. Сам эту кашу заварил, как говорят русские, — сам и расхлебывай.
— Беглые у нас как делают? — размышлял меж тем Олег. — На Дон, в Малороссию, за Урал скрываются, там просторы вольные — ищи-свищи! Но не везти же ее за Урал?
— Нет, конечно, — твердо сказал Десмонд. — Не на Урал, а.., в Англию я ее увезу. Тебя же прощу лишь об одном: отцу ничего не сказывай, но помоги выправить нужные бумаги.
* * *
В Чердынцеве они остановились ровно на столько, сколько требовалось времени, чтобы сменить лошадей да положить припас на дорогу, — и снова пустились в путь к Петербургу. На облучке с новой силою взмахивал кнутом Клим. Рот у него был так стиснут, словно зашит накрепко: ведь за молчание барин обещал отдать ему в жены Глашу, дочь чердынского старосты Лукьяна, по которой Клим давно и безнадежно сох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21