Грушенька Васильева была одной из богатейших невест и первых красавиц Х. В ее лице удивительным образом сочеталась ясная чистота русских красок: зеленовато-серые глаза, ржаные волосы, сияющая бело-розовая кожа – и несколько восточная точеность черт: миндалевидный разрез больших глаз, высокий лоб, аскетически впалые, хотя и румяные, щеки, властный разлет бровей и необыкновенно черные, круто загнутые ресницы (ходили слухи, что среди ее предков был кавказский князь, некогда сосланный в Приамурье за убийство, совершенное из ревности). Грушенька самозабвенно кружила молодым людям головы, чуть не каждый день фланируя по Муравьево-Амурской улице и щеголяя роскошью платьев, которые выписывались из самого Парижа даже и теперь, когда шла война, – вся-то разница, что стоили они в два-три раза дороже, чем в довоенную пору, потому что доставлялись морем, через Америку или Японию.
Впрочем, надо сказать, что во время войны город Х. не слишком-то пострадал от недостатка продовольствия или товаров. Цены, конечно, взлетели, что да, то да, однако о карточках, ограничивших продажу продуктов, или бумажных бонах, заменивших правительственные ассигнации «в России», тут и слыхом не слыхали. Своя пшеница и рожь в изобилии, свое мясо, о рыбе и говорить нечего: несчитано и морской и речной, на Нижнем базаре по амурскому берегу навалены горы красной кетовой икры, которую местное население есть брезгует, предпочитая черную калужью (чего только в Амуре-батюшке не ловится, в том числе и калуга, родная сестра осетра!), корейцы да китайцы выращивают огромные урожаи овощей и фруктов… Молока, правда, зимой мало было – на базаре фунтовый кружок мороженого молока аж по пяти копеек шел! – но ничего, выживали как-то. Единственное, нехватка чего ощущалась в Приамурском крае, это рабочие руки, которых с войной еще пуще поубавилось. Однако вскоре именно благодаря войне их вновь же и прибавилось, потому что в сам Х., а также в Никольск-Уссурийск, Спасское, Раздольное, Шкотово и другие села и города Приамурья и Приморья прибыло чуть ли не двадцать пять тысяч австро-венгерских и германских, а затем и турецких военнопленных, которые были немедленно затребованы на главные стройки и предприятия края, а также по частным домам, где требовалась дешевая рабочая сила. Ведь это в основном были нижние чины, с которыми не слишком церемонились, и отправляли их то на сельхозработы, то на лесоповал, то на прокладку шоссейных дорог в тайге, то на строительство детского приюта по улице Инженерной, неподалеку от Барановской. К офицерам относились вполне мягко и даже позволяли некоторым из них работать по прежней специальности. Так, директор местного краеведческого музея выхлопотал разрешение двум таксидермистам трудиться в музее, врачи получили возможность устроиться в больницы или частные кабинеты, а несколько музыкантов даже организовали оркестр, который услаждал слух жителей города Х. очень недурной музыкой.
Играли эти музыканты во втором этаже большого доходного дома купца Архипова, где открыто было кафе «Чашка чая». Доходный дом, выстроенный год тому назад в изящном стиле модерн и оснащенный всевозможными новинками цивилизации, в том числе электричеством, центральным отоплением и даже квартирными ватерклозетами (!), находился между улицами Барабашевской, на углу которой сейчас стояла Марина, и Хабаровской. Оркестр начинал играть в послеобеденное время и играл до шести часов, после чего пленным музыкантам предписано было возвращаться в их лагерь на Николо-Александровской пристани, в пятнадцати верстах от города, но на этот краткий промежуток времени чуть не все местные красотки, как дамы, так и девицы, слетались в «Чашку чая», словно там медом было намазано!
Нет никаких сомнений, что Грушенька и бывшая при ней ее подруга тоже спешили сейчас туда.
И только Марина об этом подумала, как Грушенька воскликнула своим ласковым, мягким голосом:
– Мариночка Игнатьевна, я вас так давно не видела, я по вам так соскучилась! Давайте в «Чашку чая» зайдем, музыку послушаем и пирожных поедим, а? Только не говорите, Христа ради, что вы ужасно спешите и страшно заняты!


* * *

Шурка теперь мог думать только о том, что вскоре матерьяльчик под названием «Вильгельмов ждут» за подписью «Александр Русанов» (пожалуй, все же лучше – «А. Русанов», что-то не видал он полных имен в «Энском листке», но был согласен и просто на «А.») появится на газетных страницах. Он с таким нетерпением рвал из рук отца каждый свежий номер газеты, что Константин Анатольевич даже заподозрил неладное:
– Ты что, ищешь какие-то шифрованные заметки?
От изумления Шурка только глазами хлопнул.
– Ну как же! – весело проговорил Константин Анатольевич. – Разве ты не помнишь – у Конан Дойля в каком-то рассказе муж и жена, разлученные шайкой преступников, сносились через отдел объявлений «Морнинг стар» или «Таймс», давая друг другу знать о своих намерениях. Эх, забыл я, как этот рассказ назывался! Хороший рассказ, надо бы взять в библиотеке книжку да перечитать…
– «Алое кольцо» он назывался, – подсказал Шурка, заглядывая через плечо отца в развернутый «Листок».
– Ну вот, – продолжал Константин Анатольевич, – в объявлениях столько всякого барахла печатается, что вполне можно и шифрованные сообщения помещать. И никто ничего не поймет, кроме того, кому оно адресовано. Ну вот погляди, чем не шифровка?!
Он ткнул пальцем в следующие строки: «КИНЕМАТ. УГЛИ ХРОМО-НОРИС-КОНРАДИ! Разные размеры от 25 руб. сотня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22