Чем бы это доверие поколебать? Как бы его отрезвить?..
Какая жалость, что она так поспешно и необдуманно велела сжечь письмо! С другой стороны, что такое письмо? Даже стань о нем известно Курбскому, он всегда может отпереться: в чем его вина, ежели чей-то раб обезумел и ударился в словоблудие? Не раз приходилось Анастасии слушать речи князя, и она прекрасно знала, как умеет тот обаять человека, одурманить его разговорами. А государь как никто другой падок на словесные украшательства и доверчив. Нет, надо придумать что-то похитрее!

***
Она думала весь день до вечера, но ничто не шло на ум. А вечером возникла новая тревога: заболел муж.
Иван Васильевич поранил ногу на охоте, напоровшись на сук, и вот уже который день прихрамывал. В нем с детства жило отвращение к болезням: младший брат князь Юрий просто чудо, как выживал, обремененный множеством врожденных хворей. В последнее время у него даже язык иной раз отнимался, делался князь нем и безгласен, яко див. Иван брата и любил, и презирал за телесную и умственную слабость, но даже мысли не допускал, что сам может уподобиться такому слабенькому существу. Поэтому лечиться царь смерть как не любил и болеть не умел, становясь бессилен не перед физическими страданиями, а перед той суматохой, которую поднимали вокруг захворавшего царя окружающие. "Можно подумать, конец света пришел!" - злился Иван Васильевич и даже себе не признавался, когда начинал недужить. Однако нога уже болела не в шутку, пораненная голень распухла и покраснела. Место вокруг раны сделалось сине-багровым, при небольшом нажатии сочился гной.
Немец Арнольф Линзей, придворный архиятер, сиречь лекарь, от робости слегка приседая, выговаривал царю: коли вспыхнул в теле антонов огонь, зачем государь пренебрегает разумными медицинскими наставлениями, слушает своих русских, невежественных врачевателей? Нет чтобы лечить хворь мощами святого Антония, как поступает весь цивилизованный мир, - здешние глупые знахари заставляют привязать к покрасневшей ране красную тряпку или обложить ее жеваным ржаным хлебом! Или еще советуют обвести нарыв трижды углем и бормотать при этом: "Ни от каменя плоду, ни от чирья руды, ни от пупыша головы, умри, пропади!" После этого следует бросить уголь в печь, приговаривая: "Откуда пришел, туда и пойди!" И уверяют: дескать, огонь из воспаленного места и выйдет. А ведь ничто ниоткуда само не выйдет. Рану следует вскрыть и хорошенько прочистить, удалить из нее гной и приложить целебную мазь его, Линзеева, рукомесла.
– Вот еще советуют в баньку пойти и хорошенько пропарить ногу с целебными травами, - невесело улыбаясь, сказал Иван, и Анастасия обратила внимание, как невесело, лихорадочно блестят его глаза.
Приложила руку к его лбу - ого!..
Увидев, как побледнела царица, Линзей осмелился почтительнейше попросить позволения коснуться царской ручки и головки. Позволение было дано, и лицо лекаря вмиг сделалось столь же встревоженным, как у Анастасии.
– У государя жар, - сообщил он нетвердым голосом. - И биение сердца происходит чрезмерно часто. При этом пульс неровен, а порою даже замирает.
– Да уж, - сердито согласился Иван Васильевич, который от слов лекаря вдруг почувствовал, как ему, оказывается, плохо. - Шалит сердчишко-то!
Линзей на миг задумался, пытаясь вникнуть в причудливое русское выражение, но тут же закивал:
– Шалит, шалит! Словно малое дитя! А это дурно, государь. Ход сердца должен быть ровен и монотонен. Его ослабляет воспаление телесное. Жар надобно немедля сбросить.
– Вели там баньку протопить, - нетвердо сказал Иван Васильевич жене, и та поднялась было передать приказание, однако была остановлена возмущенным восклицанием лекаря:
– Баньку! Что за варварство!
От тревоги за царя - ну ведь в самом деле, случись что, с Арнольфа-иноземца шкуру с живого сдерут! - бедный архиятер даже осмелел:
– В баньку вы можете отправиться потом, и она не замедлит оказать свое пользительное действие. Однако для начала необходимо прочистить рану.
– А то что? - задиристо спросил Иван. - А то помру, да?
Линзей немедля осадил назад.
– Нет, государь, конечно, нет, однако… - забормотал растерянно.
Надо, надо бы сказать царю правду о серьезности положения, однако кто же виновен, что сие положение сделалось столь серьезно? Лекарь! Лекарь робел перед гневом государевым, и допустил нагноение, и теперь рискует навлечь на свою голову такую бурю!..
Иван усмехнулся, следя, как забегали глаза Линзея, как заострился от страха его и без того длинный, тонкий нос.
– Да ты не бойся. Уж наверняка среди моих ближних и дальних нашлось бы немало, кто тебя только поблагодарил бы, отправься я к праотцам. То-то пели бы и плясали! А уж трон делить бросились бы - только пыль бы замелась!
Анастасия тихо ахнула. Муж покосился на нее - Анастасия неприметно качнула головой в сторону лекаря.
– А ну, выдь-ка ненадолго, - устало сказал Иван, откидываясь на подушки. - Покличу, когда понадобишься.
Лекарь выскочил за дверь так прытко, словно прямо отсюда же, от порога, намеревался дать деру до самой ливонской границы, как некогда драпал царев дядюшка Михаил Глинский с приятелем своим Турунтай-Пронским. Напуганные расправой над Юрием Васильевичем Глинским, они чаяли найти спасение в чужой земле, однако были перехвачены в пути и возвращены. Бегство их объяснили страхом и неразумностью, царь обоих простил и оставил в покое. Но то ведь дядя государев! А немца Арнольфа Линзея не простят.
И бежать - плохо, и оставаться никак нельзя, потому что нагноение развивается с каждой минутой. С антоновым огнем шутки плохи!

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30