- И даже если добежишь до участка, кто тебя слушать будет? По здешним законам факт преступления должен быть засвидетельствован двумя мужчинами или одним мужчиной и двумя женщинами. А действительными считаются только показания, данные правомочными свидетелями, то есть лицами, которые пользуются репутацией добродетельных и благонамеренных людей. Думаю, ты не годишься на эту роль, барышня.
- О премудрая! - засмеялась Лариса. - То есть даже если эти местные менты увидят следы побоища, то не поверят своим глазам, пока не сыщутся два правомочных свидетеля?
Ловкие руки тем временем делали свое дело: Марьяна уже была одета, но; цепляясь за соломинку, воскликнула:
- Разве меня можно принять за Ларису? А глаза? А... волосы? Выдумали какой-то авантюрный роман!
- В жизни ни один сюжет не бывает недостоверным, - деловито произнесла Лариса и жестом фокусника обернула вокруг головы Марьяны белый шарф, прикрыв лоб, а потом так причудливо и ловко свернула узел на затылке, словно он и впрямь маскировал не легкие русые локоны, а черно-рыжую тугую косу. На переносицу Марьяны водрузили огромные темные очки в белой оправе, по губам жирно, далеко выходя за их очертания, мазнули Ларисиной любимой помадой цвета цикламен - и вот уже Санька, изумленно глазевший из угла, протянул:
- Маряша, сними платок, а то ты прям как мамочка! Я вас перепутаю!
- Вот! - радостно прищелкнула пальцами Надежда. - Вот так! Все тип-топ! Ну, давай, девочка, работай! - И она потащила Марьяну к окну, однако та вывернулась и, сорвав очки, грубо нахлобучила на нос Надежде:
- Отстань! Никуда я не пойду!
- А чтоб у тебя зубы не в рядочек, а в кучке росли! - смешно ругнулась Надежда, а поскольку была белоруской и порою, забывшись, говорила с акцентом, прозвучало примерно следующее: "А каб у цябе зубы не у радочак, а у кучцы рослы!"
Это было безумно смешно, и прежде, когда новогрудковское Надеждино происхождение себя вдруг выказывало, свидетели просто-таки помирали со смеху. Однако сейчас даже Санька не хохотнул, а Марьяна, белая, как ее шарф, прошипела:
- Ну, я - Ларису, а Саньку кто изображать будет? Ты, Надежда, что ли? Тогда давай, переодевайся!
Швырнув в остолбенелую Б МП Санькиными шортами, она отвернулась к окну и, едва сдерживая слезы, уставилась на знойное марево, плывущее над глинобитными крышами Старого Мисра: "Григорий! Где же Григорий?.."
* * *
Да нет же, нет, она не знала, что так обернется, иначе разве согласилась бы? Разве взяла бы тогда те деньги? Ведь с них. все и началось, если хорошенько подумать... Однако могла ли Марьяна хоть о чем-то думать в ту минуту, лежа посреди площади Свободы, с гудящей головой, беспомощная, не ощущавшая своего тела, а только раздирающую боль в левой ноге, и боль эта, чудилось, еще усиливалась от пронзительного женского вопля в вышине, там, где столпились люди:
- Да ты же ей ногу сломал, мафик поганый, своей иномаркой!
Марьяна попыталась приподняться, но в глазах все поплыло, и она снова откинулась навзничь, тупо повторяя: "Ногу сломал... ногу мне!.." Но даже эти страшные слова не могли прервать оцепенения, пока вдруг что-то ледяное, отрезвляющее, не легло на лоб и поплыло по вискам, потом нежно, влажно запахло талым снегом, и она близко-близко увидела чьи-то огромные, бело-голубые от ужаса глаза на бледном лице, чуть заросшем рыжеватой щетиной.
- Ты как? Жива? - прошептало лицо, и в глазах плеснулась такая неподдельная жалость, что Марьяна невольно всхлипнула. - Больно? Ой господи, ну как же так...
- Помогите мне встать, - прошелестела Марьяна прыгающими, непослушными губами, вновь пытаясь приподнять голову, но незнакомец погладил ее перемешанные со снегом волосы:
- Тихо, лежи. Нельзя вставать. Я ведь и правда, кажется, тебе ногу сломал...
- ...мафик поганый своей иномаркой, - как попугай, продолжала Марьяна, вдруг забыв о боли: незнакомец-то незнакомец, но она где-то видела это лице, видела, точно!
- Слушай, - торопливо прошептал "мафик"; - если сейчас налетят менты мне все, полная пропасть. Опаздываю смертельно, срывается контракт с арабами, а главное, кому вообще привод нужен? Только не мне!
Задумался на миг, прикусив губу, а потом выхватил что-то из-за пазухи, сунул в руку Марьяны, стиснул пальцы.
"Что-то" хрустко, бумажно зашуршало.
- Вот, у меня с собой только штука баксов, было побольше, да я сыну кое-что купил... извини, не знал ведь, что понадобятся. Возьми их, а?
Рыжеватые ресницы часто замигали, и Марьяна с изумлением увидела, как на светлые глаза наплывают слезы:
- Не затевай дела, а? Скажи, ничего не успела разглядеть, не хочешь человека гробить. Мне никак нельзя с ментами сейчас. Понимаешь? Ну, прости, а?
И, видимо, уловив в лице Марьяны отсвет сочувствия, а скорее, полнейшей неспособности оценить ситуацию - что в прямом, что в переносном смысле, он вскочил, забежал сзади и, подхватив под мышки, выволок Марьяну на узенький тротуарчик остановки. Там прислонил к парапету, на котором громоздились фанерные ящики с полузамерзшими гвоздиками и вовсе промороженными розами. Теплые губы, остро пахнущие табаком и "Стиморолом", мазнули Марьяну по щеке, потом хлопнула дверца, взревел мотор, поплыло ядовитое бензиновое облачко...
"Стой, стой, гад! - наперебой завопили цветочницы. - Уехал! Нет, надо же! Сбил девку и уехал! Сколько говорю: хоть бы мента на этом переходе поставили, а то гляди знай: и автобусы, и машины вереницей, людям деваться некуда". - "А, мента тебе еще здесь не хватало, еще и ему отстегивай?! Но что же нам с этой девчонкой делать? "Скорую" вызвать, что ли? И в милицию надо бы... Ты номер не заметила?" - "Нет,-помню, что синий "мере".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16