Русский Север теперь как бы никому не нужен, и народ с этих мест бегом бежит, поэтому квартиру удалось продать за чисто символическую сумму, да еще черт знает сколько денег уплатить за переоформление документов. «Небось Раечка в гробу перевернулась», – поджимая губки, бросила мать – женщина непримиримая.
Она посоветовала сыну продать «Москвич» хоть за какие деньги, потому что «Раечкино наследство впрок все равно не пойдет».
Да, маманя, как всегда, оказалась жестоко права, и Струмилин находил нечто мистическое в том совпадении, что каюк «Москвичу» настал именно на кладбище – ведь его прежняя хозяйка тоже пребывала именно на кладбище! Правда, в городе Двинске Архангельской области, а не в Северолуцке Московской, но какая, по большому счету, разница? Всякому мертвому, земля – могила, гласит пословица, так не все ли равно, какая это земля?
Разумеется, он не стал отягощать следствие версией о вмешательстве нечистой силы, но не поддержал и Валеркины подозрения насчет Сони. Пирог, однако, придерживался Валеркиной версии, и соединенными усилиями они вынудили инспектора пообещать вызвать на допрос Соню Марме… – тьфу, Струмилину после тех отвратительных фотографий почему-то все время лезла в голову всем известная Сонечка Мармеладова с ее драдедамовым платочком на худеньких плечиках! – Соню Аверьянову, конечно!
А вот вопрос, верил ли Струмилин, что «москвичок» раскурочила Соня? С кладбища уходила она, конечно, в жалком состоянии, но с другой стороны, от такой твари всего можно ожидать. Да, забавные сюрпризы уготовил для него город детства, да еще разные совпадения имели место быть: как начался Северолуцк встречей с милицией, так и закончился! Презабавнейшие совпадения…
– Пройдемте в купе, билетики приготовим, – перебил его мысли приказ хорошенькой пигалицы в форме – проводницы вагона. У нее точеное надменное личико, миниатюрная фигурка – девочка на славу, только вот волосы, сильно обесцвеченные и чрезмерно взбитые, как яичный белок для безе, портили впечатление. Пилотка колыхалась где-то на затылке и не падала лишь потому, что накрепко пришпилена или приколота.
«А может, даже пришита или приклеена», – подумал Струмилин, пряча очередную неуместную улыбку и входя в купе, где довольно крепко пахло какой-то алкогольной дешевкой.
– Так, место тридцать третье. – Сморщив нос, проводница приняла билет и деньги за постель от невзрачной женщины лет пятидесяти в поношенном темном платье. – Тридцать четвертое… Ваше? – Взгляд, брошенный девушкой на Струмилина, заставил его слегка примириться с дурацкой прической и этим пришитым (а может, приклеенным) «пирожком». – Тридцать пятое, кто у нас на тридцать пятом?
– Я! – гортанно сказал толстяк с игривыми черными глазами, крепко прижимавший к животу портфель. Вот таких-то, черноглазых, и вдохновляют обесцвеченные, высоко взбитые волосы на всяческие безумства!
Но, увы, глаза барышни в пилотке неприступно остекленели, и всем, в первую очередь толстяку, стало ясно, что у него нет никаких шансов.
«Не он ли так налакался? – от нечего делать подумал Струмилин, приглядываясь к соседу. – Вроде нет. Тетенька тоже не похожа на выпивоху. Стоп, а может, это от меня?.. Да вряд ли, я пил-то всего ничего, да с тех пор часа три прошло, не меньше, и зубы я почистил, и „диролку“ жевал».
– Постель берете? Четырнадцать рублей. Если можно, без сдачи. Хорошо…
А кто у нас там спит, на тридцать шестом месте? Эй! – Проводница привстала и подергала за край красного трикотажного платья, свесившийся с верхней полки.
Обладательница платья лежала на одеяле прямо в платье, поджав босые пыльные ноги и отвернувшись к стенке.
– Да она спит. Я первая пришла, а она уже тут лежала. Вот ее билет, – вмешалась невзрачная женщина, углядев на столике бледно-оранжевый листок. – И деньги за постель. Как раз без сдачи.
– Хорошо, – рассеянно сказала барышня в пирожке заталкивая свернутый билет в карманчик своего коричневого кожаного бювара, или как там называется эта штуковина у проводниц? – Но что-то я не припомню, как она садилась. Хотя я пару раз отходила, сменщица производила посадку… Ну ладно, пусть спит, билет есть – это главное..
– Девушка, как бы умыться? – деликатно поинтересовался заметно поерзывающий толстяк.
– Туалеты откроют через тридцать минут, когда кончится санитарная зона, – непререкаемым тоном сообщила проводница.
– Ничего себе! – проворчал толстяк. – И кондиционера нет, духота какая, винищем разит!
– Кондиционер включат через час. А насчет винища… кто-то из вас весело проводил время, железная дорога тут ни при чем, – пожала плечами проводница. – Чай пить будете?
Струмилин обрадовался: в горле пересохло.
– Я – да, спасибо.
– Мне тоже принесите, – кивнул толстяк.
– Ну и я попью за компанию, – сказала немолодая попутчица. – А чай почем? Сахар-то у меня свой, так что мне несладкий принесите.
– Девушка, вам тоже чай? – крикнула проводница в пространство на второй полке, но ответа не дождалась. Пожала плечами и стала выходить из купе, да вдруг так подвернула ногу, что упала чуть ли не на колени Струмилину.
– Ох, извините. Извините! Кто тут обувь разбрасывает?
Она подняла с пола красную босоножку с высоченной шпилькой:
– Ничего себе! Ноги можно переломать! Аккуратнее надо!
– Это вон девушкины, наверное, – услужливо мотнула головой невзрачная женщина, показывая на спящую. – Мы-то все обутые.
Почему-то при этих словах все дружно проверили, обуты они или нет, хотя и Струмилин, и остальные, конечно, заведомо знали, что никому из них не могут, принадлежать эти легкомысленные туфельки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111