– Печально слышать.
Портер поравнялся с Нортом.
– Этот человек забыл собственных детей – медленно, по одному. Память о прожитой жизни размывалась год за годом, пока не исчезли все его достижения и трагедии. Пока он однажды не проснулся, даже не зная, кто смотрит на него из зеркала. Он дышал, он спал, он ел. Но без своих воспоминаний он был никем. Он был машиной без применения. Память – это сердцевина того, чем мы являемся.
Норт понимал эту боль и понимал ее ценность.
– Иногда,– промолвил он,– забвение – это благо.
– Когда-то я думал так же. Теперь я в этом не столь уверен.
Норт жестом указал, что им следует пересечь улицу. Однако дорожное движение и не думало замедлиться согласно их требованиям. Грязь летела из-под колес мчавшихся мимо автомобилей, словно брызги черной слюны.
– Надо перебежать.
– Что хорошего в том, чтобы забыть?
«Разве это не очевидно?»
– Потому что это делает нас свободными.
– Свобода – это другой вопрос. Мы свободны – в чем именно? Свободны делать то, что хотим?
– Да. Когда нас не преследуют и не держат взаперти.
– Так вы не связаны судьбой?
Машины проносились мимо. Лицо Норта было неподвижным. Вопрос не подлежал обсуждению.
– Я могу делать все, что угодно,– все, что хочу.
Он уловил просвет в дорожном движении и выскочил на дорогу, автомобили ответили недовольными гудками. Портер старался не отставать.
– Тогда почему мы спешим?
Норт запрыгнул на тротуар по другую сторону улицы. Портер не был так быстр. Теперь он казался серым призраком, скрытым за пеленой дождя. Он воззвал к Норту:
– Вы спешите только потому, что вам посоветовали поспешить, и вы не спрашиваете почему. Неужели это именно то, чего вы хотите?
Норт не знал, что на это ответить. По крайней мере, не то, что желал услышать Портер.
«Я выполняю свою работу. Что тут понимать?»
Толпа в этом квартале была такой же плотной, звуки и запахи – такими же непонятными и вездесущими. Норт осматривал витрины лавчонок, ища нужную вывеску.
«Вон там».
Он пробивал себе дорогу через плотную массу людей. Портер шел сразу за ним.
– Если у вас есть свободная воля, то почему вы не можете контролировать свои действия? Почему вы не можете прекратить свои кошмары? Почему они заставляют вас бежать?
Норт несколько замедлил шаг, но сделал это с неохотой. Сунув руку в карман, он нащупал список ингредиентов и фотографию Гена. Его намерения были ясны. То, что говорил Портер, было вторично.
Портер знал это, но продолжал настаивать.
– Мы все ограничены своей физической природой. В зависимости от того, какие гены достались вам при оплодотворении, вы унаследуете тот или иной цвет кожи, ту или иную группу крови и ничего не сможете с этим поделать.
«Не говори мне о крови».
– Память – это то, кем мы являемся. Но не то, что мы есть. Они предоставляют голос судьбе. Вы – оркестр, за струны которого дергают силы, которых вы не видите и не знаете. Когда мой пациент терял память, он не был свободен. Это не меняло ничего в его мире. Это просто делало его бессильным. Это отнимало у него волю, потому что он не знал, кто он такой и на что способен.
Норт изучал потрепанную фотографию человека, которого он преследовал.
– Предполагается, что я должен испытывать жалость к Гену?
Несколько секунд Портер тщательно взвешивал свои слова.
– Он просил вас о помощи. Как вы просили о помощи меня. Он был лишен знания о том, кто он такой. Вы знаете, кто он такой. Он – часть вас.
«Часть меня?»
Сама идея была нездоровой. Этого не случалось с ним, ни единый проблеск не пробивался во тьме из-под груды нежелательных возможностей. Предположение Портера было просто оскорбительным.
Инстинктивное побуждение заставило Норта отрицать саму возможность такого.
– Он мне не кровный родственник.
– Он сумел отыскать вас; он сумел отыскать вас точно так же, как сумел я.
«Как он мог это сделать?»
– Для начала, у вас была газета. А что было у Гена?
Портер ответил не сразу. Вместо этого он полез в карман и извлек оттуда записную книжку в зеленой обложке.
– Абреакция начинается с понуждения записывать. Вы, Ген и я сам; вероятно, нас больше чем трое, но каждый вынужден делать записи, и каждый будет писать одно и то же.
Норт не взял книжку.
Дождевые плети стегали пешеходов. Норту казалось, что все в промокшей толпе знают его: каждый взгляд намекал на некую связь. Он был так ошеломлен, что покрепче сжал промокший клочок бумаги и выдавил:
– Мне нужно идти.
Он чувствовал, как настойчивый взгляд Портера изучает его лицо. Достигли ли они понимания? Портер не был уверен, и Норт не мог дать никаких подтверждений.
Портер по-отечески положил руку на плечо Норта.
– Я оторвал вас от работы. Быть может, поговорим позже?
Норт согласился, но только потому, что сомневался в существовании еще кого-то, с кем он мог бы поговорить об этом.
Он повернулся спиной к Портеру, намереваясь забыть все предположения, которые были высказаны, вернуться к работе и идти своим путем. Он двинулся вперед, оставив Портера наедине с его дурацкими идеями. Однако, отвернувшись от одного старика, тут же врезался в другого.
Норт извинился, но человек с черным зонтом не стронулся с места. Он стоял, склонив голову набок, и взгляд его был прикован к фотографии Гена в руке Норта.
Норт собирался идти дальше, но каскад брызг, обрушившийся на него с черного зонта, заставил его застыть на месте. Зонт дрожал, потому что дрожала рука, державшая его. Дрожь была слабой, но с каждым мгновением усиливалась.
Похоже, человек с черным зонтом узнал лицо на фотографии.
Был ли он тем, о ком предупреждал Пен? Норт почувствовал, что должен действовать быстро, иначе упустит возможность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110