.. Зачем? Посадите под замок старого дурака, и дело с концом.
– А вы не думали, что собаку убили ваши сыновья? – решился я на запрещенный прием. – Раз детишки котят топят, так почему бы и собаку не прикончить?
– Глупости, глупости вы говорите, – отмахнулся Андрей Петрович. – Обидеть Жужу, любимую собаку матери? Они же обожают свою маменьку, как можно причинить ей такое горе! Нет, вы все-таки заприте Старикова, а с вами мы потом сочтемся. Непременно сочтемся! – крикнул он мне вслед.
Я был рад покинуть наконец дом. Однако дело зашло в тупик (да и, пожалуй, вообще из него не выбиралось), и для очистки совести я решил еще раз осмотреть место гибели собаки. Как и следовало ожидать, ничего нового я там не обнаружил. Время шло к четырем часам, и я только сейчас понял, что устал и проголодался. Подумал: по дороге до города версты четыре[3], но если пойти через лес, то получится короче. И я решил срезать путь, а заодно осмотреться – вдруг удастся найти хоть какие-нибудь следы неизвестного злоумышленника.
Шагал и одновременно размышлял. Дети вполне могли соврать, Старикова в окрестностях никто не видел... Однако если не видел, то не значит, что его и не было. «Но и не значит, что он был», – одернул я себя. Управляющий Зацепин? Да нет, убивать собаку – как-то мелко. Хотя он как раз и есть мелкий подлец. Он? Не он? Да еще Антипка Кривой тут ошивался... Этот малый очень высокого о себе мнения, вряд ли ему понравилось, что его поймали и порядком отделали. «И все-таки учитель верховой езды прав: я занимаюсь чепухой», – обреченно подумал я через пару сотен шагов.
Вновь начал сыпать мелкий дождь, и я продрог до костей. Вдобавок ко всему вдруг обнаружил, что, кажется, заблудился. Лес никак не желал кончаться, я двигался наобум и вскоре потерял всякое представление о том, где нахожусь. Мокрые ветки деревьев хлестали меня по лицу, и мне приходилось каждую минуту снимать и протирать очки. Тем временем дождь утих, но для того только, чтобы через несколько минут возобновиться с новой силой.
Какая-то темная птица, вероятно сова, снялась с ветки и бесшумно пролетела прямо перед моим лицом. Я отшатнулся. Мысли мои уже давно были самые невеселые. «Если я взял неверное направление, то все равно должен выйти к деревеньке Лепехино... Там найму кого-нибудь, чтобы вернуться в город. Может, подать в отставку? Но на что я тогда буду жить? Эх, прадедушка Марсильяк, прадедушка Марсильяк... Хорошо было бы выиграть в лотерею... Нет, вздор и самообман. Сегодня убийство левретки, а завтра, чего доброго, мерзавец Ряжский пошлет меня расследовать убийство попугая соседской кошкой... Когда же ты замолчишь, проклятая? Всю душу измучила».
Последние мои мысленные слова относились к кукушке, которая никак не унималась. Неожиданно она умолкла, и в то же мгновение я услышал далекий гудок паровоза. Тут уж не удержался и выругался снова.
Итак, вместо N, вместо деревеньки Лепехино меня угораздило притащиться к самой железной дороге, которая огибает бывшие стариковские земли и, не задерживаясь, уносится вдаль, увлекая счастливых пассажиров в далекий и манящий город Санкт-Петербург. Ах, столица, столица, увижу ли я тебя когда-нибудь вновь?
Я попытался собраться с мыслями. Да нет, не может быть, чтобы я вышел к железной дороге. Местный лес я знаю плохо, но все-таки знаю. Чтобы попасть туда, где проходит дорога, нужно прямо-таки анафемское невезение.
Деревья впереди поредели. Я услышал гул приближающегося поезда и медленно, очень медленно двинулся вперед. Глупец я, глупец! А еще хвалился, что знаком с лесом!
С гулом, с рокотом петербургский поезд на громадной скорости промчался мимо. Я увидел только его хвост, исчезающий за поворотом. В боку у меня надсадно кололо.
Немного отдышавшись, я решил двинуться обратно через лес, благо дождь прекратился совершенно, но тут мое внимание привлекло нечто, лежащее возле железнодорожной насыпи.
Это было тело человека.

ГЛАВА IV

Я снял очки и привычным жестом стал протирать их. В высокой траве застрекотал кузнечик, вскоре к нему присоединился еще один. Померещилось, наверняка померещилось, устало размышлял я, просто в последнее время я слишком много думал о трупах, вот и результат. Наверняка какая-нибудь тряпка вылетела из окна вагона и теперь лежит там, у подножия насыпи, издали производя впечатление бесформенного тела. Достаточно порыва ветра, чтобы она лениво заколыхалась, ворочаясь на месте. И тогда даже мое воображение не признает в скомканной занавеске или скатерти завязку многообещающего расследования.
Ветер налетел, пошевелил верхушки трав и раскидистые лопухи, но возле насыпи ничего не изменилось – бесформенная груда по-прежнему темнела среди высоких стеблей донника. Невольно я насторожился. Я был совершенно убежден, что вижу перед собой не более как замызганную тряпку, но что-то – возможно, пресловутое полицейское чутье – упорно мне нашептывало, что передо мною труп. Проверить это можно было только одним способом, и, поправив очки, я решительно двинулся вперед.
За десять шагов я уже различал скрюченные пальцы, шагов за пять стали видны и испачканные кровью волосы. Голова была повернута под неестественным углом, и я вынес заключение, что бедняга сломал себе шею, когда летел по насыпи. Над его лицом вилась, деловито жужжа, толстая оса.
На всякий случай я проверил пульс – его не было. Кровь все текла и еще не успела свернуться, а тело почти не остыло. Не требовалось быть Лекоком[4], чтобы сообразить, что бедняга выпал из того самого поезда, который всего несколько минут тому назад весело пропыхтел мимо меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16