— Довольно, — резко сказал князь Доминик. — Все эти разговоры ни к чему не ведут. Панне Соболевской я дал слово, но тебе я никакого слова не давал.
— А я и не ждал от тебя ничего, — отозвался синеглазый и презрительно прибавил: — Шлюхин сын! Мне совершенно безразлично, что будет со мной, если ты не понял этого. Если бы я сам не пришел сюда, вы бы никогда не заполучили меня. Я ни от чего не отрекаюсь и готов ответить за все, что совершил, — но судьей мне будет бог, а не ты.
— Это мы еще посмотрим, — вмешался пан Кондрат.
— Ты проник на землю князя без охранной грамоты, — тут же подключился епископ Флориан, — ты был схвачен в нашем доме как лазутчик и только что сознался в двух тягчайших преступлениях. Тебя будут судить по законам княжества и королевства… Уведите его.
Боэмунд, казалось, только и ждал этих слов. Он взял меч, переломил его о колено и швырнул обломки к ногам Доминика. Его окружили солдаты Петра из Познани, и притихшая, ошеломленная толпа смотрела, как уводят того, чье имя еще совсем недавно наводило на нее такой ужас.
Глава пятнадцатая,
в которой один против всех и все против одного
Мадленка скрылась вскоре после того, как увели крестоносца. Чутье подсказывало ей, что среди монахов, уносивших Франтишека с поля, она может найти еще кого-то знакомого, и она отправилась на его поиски. Тело Франтишека лежало в шатре, воздвигнутом неподалеку от поля; около тела был только один монах, которого Мадленка не знала. Она спросила, где братья, что явились с ним. Монах кивнул головою куда-то в сторону деревни и продолжал читать молитвы.
Подобрав юбку, Мадленка побежала в деревню. Монахов нигде не было видно. Зрители, разгоряченные происшедшим, возвращались с турнира, и Мадленка нырнула за кузницу Даниила, чтобы не попасться им на глаза. Неожиданно чья-то рука зажала ей рот, а другая оттащила назад, в щель между поленницами.
— Тихо! — шепнул ей голос брата Киприана. Мадленка только и могла, что коротко кивнуть.
Толпа валила мимо кузницы, и до Мадленки доносились отдельные голоса:
— Однако жаркая сеча была!
— Да, и посмотреть не жалко.
— Экая духота: к дождю, верно!
— Не накликай, дурень!
— Как ты думаешь: будет дождь или не будет?
— Может, будет, а может, нет: бес его знает! Так он что, крестоносец?
— Крестоносец, знамо дело!
— Пойдешь смотреть, как его казнить будут?
— А то! Думаешь, на кол посадят?
— Нехорошо, он же рыцарь все-таки.
— Ха! А в Белом замке вон не побоялись.
— Ну и где они теперь? Это ведь он их порешил, голубчик.
— Нет, наверное, голову отрубят и концы в воду.
— Езус, Мария, не задавите! Куда прешь, рожа наглая?
— На себя посмотри, образина несчастная!
— Тьфу на тебя!
— А рыжая та что?
— Рыжая она рыжая и есть: не потемнеет!
— Ха-ха-ха!
— Судить будут, это точно.
— Да какой суд!
— Ребенка потеряла, ребенка! Ой, батюшки! Не видели, люди добрые? Вот такого росточка…
— Могу сделать другого, коли захочешь.
— Ишь, чего вздумал! Да чтоб у тебя все отсохло и отвалилось, чтоб ты сдох без христианского погребения, чтоб тебя…
— Эка заладила, право слово…
Киприан из Кельна наконец отпустил Мадленку, и она повернулась к нему лицом. Второго монаха она вспомнила сразу же: он был в числе тех, кто с Боэмундом провожал ее от Мальборка до Каменок.
— Киприан! — вскрикнула Мадленка. — Что же теперь будет?
Хронист улыбнулся, глядя на нее.
— А ты, панна Магдалена, в платье лучше смотришься, чем в нашей одежде.
— Киприан! — Мадленка сердито топнула ногой. — Зачем ты пустил его сюда?
Киприан посерьезнел и вгляделся в нее.
Зачем? Думаешь, я мог его удержать? Он не из тех, кто позволит другим навязывать свою волю, и мне казалось, тебе это должно быть хорошо известно.
— Но зачем, зачем он это сделал? — застонала Мадленка, вцепившись в отчаянии в свои волосы и измяв красивую сетку. — Ведь его же убьют! О, боже мой!
Киприан прикусил верхнюю губу.
— Я давно его лечу, — сказал он коротко.
— Так ты знаешь?.. — жалобно спросила Мадленка.
— Да. Он обречен и знает это. Бог запрещает лишать себя жизни самочинно, и брат Боэмунд, я знаю, искал смерти на поле боя, когда понял, что нет такой силы в мире, которая исцелит его. — Киприан слабо улыбнулся. — Он говорил мне, что хочет умереть как рыцарь и человек, а не околеть в струпьях, как собака. — Мадленка всхлипнула, — Но он слишком хороший воин, и никто не мог его победить. Поэтому, когда он узнал от Ансбаха, что твой боец подкуплен, и сказал, что отправится сюда, я не стал отговаривать его.
Мадленка шмыгнула носом. Разумеется, синеглазый думал прежде всего о себе, а не о ней. Или о ней тоже? Она ничего не могла понять.
— Они его казнят? — спросила она обреченно. Только это было важно для нее в настоящий момент. Киприан нахмурился.
— Не знаю, панна Магдалена. Скорее всего да. Слишком много за ним разных дел, и не только Белый замок.
— Они будут пытать его? Будут мучить?
— Вероятно.
— О, боже мой!
Мадленке захотелось взять меч и сокрушить этот мир, порубать его в куски. Такое желание совершенно не приличествовало женщине, а особенно — молодой девушке, чьими свойствами должны быть терпение, покорность и благочестие. Мадленка сделала рукой резкое движение, словно рассекая клинком воздух. Киприан сочувственно смотрел на нее, и за одно это она готова была возненавидеть его. Никакие утешения не могли ей помочь.
— Скорее всего, — добавил хронист, подумав, -поскольку он все-таки сдался, они не станут медлить с казнью. Устроят подобие суда — и конец.
— А Филибер? в запальчивости спросила Мадленка. — Он что, будет сидеть сложа руки и ждать…
— Великий комтур услал Филибера в Ливонию, — коротко ответил Киприан, — по просьбе самого Боэмунда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106