— Боэмунд? — подпрыгнула Мадленка, внезапно все поняв. — Ты хочешь сказать, Боэмунд фон Мейссен?
— А ты его знаешь? — заволновался де Ланже, гремя цепями.
— Знал, — проворчала Мадленка. — Похоже, тебе не повезло, рыцарь. Товарищ твой умер. Он вез за тебя выкуп но по дороге сюда на него напали.
— Чего еще хорошего ждать от этих отродий сатаны! — вскричал крестоносец и в немногих весьма емких словах выразил все, что он думал о князе Диковском, ублюдке из ублюдков, короле Владиславе, еретике и литовском отродье, о Польше, положительно худшей из всех стран, где ему довелось побывать, и опять же о капусте, которую в недобрый час вывел какой-то негодяй, поклявшийся извести недержанием кишечника весь славный род де Ланже.
— Господи, как меня несет от этой капусты! — стонал крестоносец. — Какие только молитвы я не читал, ничего не помогает. Так, значит, Боэмунд погиб? Ох, упокой, господи, его душу! Лучший рыцарь был и товарищ — вернее не сыскать. Он бы точно меня выручил, я знаю. Как он умер?
Мадленка рассказала о своей встрече с Боэмундом, опустив подробности, по ее мнению, не относящиеся к делу, и, не удержавшись, поведала о том, как фон Ансбах явился из Торна за телами павших и что из этого вышло.
— Фон Ансбах — молодец, но Боэмунд был лучше, — заявил Филибер. — Веришь ли, сама смерть его сторонилась, ни разу не был он ранен, и никто не мог его одолеть в схватке. Я однажды видел, как он с одной мизерикордией — меч сломался — шутя разделался с тремя поляками. Честное слово!
Мадленка вздрогнула, вспомнив одновременно причитающего пана с лошадиным лицом и место, где она в последний раз видела мизерикордию. Господи, кто же мог решиться на такое, поднять руку на саму высокородную княгиню Гизелу Яворскую?
Ты чего дрожишь? — спросил рыцарь. — Ничего, — сказала Мадленка. — Ты что, меня видишь? — с внезапно пробудившимся любопытством спросила она. — Но как?
— Я сорок три дня уже торчу здесь, — горько промолвил рыцарь и зазвенел цепями. — Привык к темноте и вижу почти как днем. Как тебя звать, юноша?
— Михал Краковский. А за что ты здесь? Филибер хмыкнул.
— Попался на глаза людям князя, когда возвращался из родного Анжу в Малъборк.
— Это плохо, — посочувствовала Мадленка. — У тебя что, охранной грамоты не было?
— Была, — признался рыцарь, — но, похоже, я ее потерял.
— А Анжу — это где? — спросила Мадленка. — Далеко?
— Далеко, — вздохнул рыцарь.
— Ближе Парижа или дальше? Географические представления той поры были примерно таковы: если встать лицом к северу, то Иерусалим, град спасителя, будет примерно справа, а Париж, Мадрид, Лондон, Лиссабон — примерно слева. Земля плоская, и в ней три части: Европа, Азия и Африка.
— Дальше, — ответил рыцарь на вопрос Мадленки.
— И как же ты здесь очутился? — спросила Мадленка с легким укором.
Рыцарь вздохнул, и цепи протяжно зазвенели.
— Это долгая история, — сказал он. — Я вообще-то пятый сын в семье. Спервоначала определили меня в монахи, но тут я повздорил с настоятелем, толкнул его легонечко, а он возьми да помри. Старый был совсем.
— Да, — пробормотала Мадленка, — меня тоже хотели в монахи определить.
— Словом, не вышло из меня монаха, и пошел я в крестоносцы, — заключил Филибер. — Служу богу, искореняя ересь. А ты кто таков будешь?
— Похоже, что теперь уже никто, — вздохнула Мадленка.
— И за что же ты здесь сидишь? Поколебавшись, Мадленка начала рассказывать,
что с ней произошло с того дня, как мать-настоятельница покинула Каменки. Рыцарь заинтересовался, засыпал ее вопросами, и ей пришлось признаться, что она тоже была в караване.
— Вообще-то я не Михал Краковский, — сказала она. — Мое имя Михал Соболевский.
— Ну и ну! — воскликнул рыцарь, прицокнув языком.
Мадленка описала, как ее оглушили и, придя в себя, она обнаружила тело княгини Гизелы с кинжалом в груди и самозванку с искромсанным лицом. Филибер волновался, перебивал Мадленку, требовал уточнений, ругательски ругал Августа и Петра из Познани, затем умолк. Казалось, он крепко призадумался.
— Значит, — подытожил он, — тебя нашли там, возле двух трупов, и в сердце у княгини был твой нож. Так?
— Так, — подтвердила Мадленка, затаив дыхание.
— Эх, сюда бы Боэмунда, он бы мигом подсказал тебе, что делать, — вздохнул рыцарь. — Видишь ли, Мишель, не хочу хвастать, но в драке мне равных нет. А вот совет подать тебе дельный я вряд ли могу, не мыслитель я.
— И все-таки, что ты думаешь обо всем этом?
Цепи загремели во мраке.
— Думаю, — жалостливо сказал рыцарь, — что хорошо будет, если тебя сразу повесят.
Мускулы Мадленки напряглись, лоб и корни волос противно вспотели.
— Повесят? — пролепетала она.
— Да, — серьезно подтвердил рыцарь, — а то еще могут пытать — а Петр из Познани, я слышал, в этом деле мастер — или на кол посадят, как моего друга Ульриха из Наумбурга. Слыхал о таком?
— Нет, — призналась Мадленка, чувствуя в горле ком.
— Ульрйх, — продолжал рыцарь, — был двоюродный брат Боэмунда и его опекун. Боэмунд, надо тебе сказать, круглый сирота, и Ульрих был его единственным близким родственником, лет на десять старше или около того. Мы все трое были очень дружны. В Грюнвальдскую битву — ты о ней наверняка слышал — Боэмунд попал в плен, и долгое время мы даже не знали, жив он или мертв. Благодарение богу, мы отыскали его и заплатили за него выкуп, но для этого понадобилось несколько лет. Потом однажды отряд Улъриха в чистом поле встретился с поляками и вступил с ними в бой. В тот день удача отвернулась от нас. Ульриха схватили и привезли в Белый замок. Хозяин замка был самодур, без царя в голове, и он сказал, чтобы пленник целовал его сапоги, если хочет остаться в живых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106