Разве плохо, если мы, посланники, узнаем о том хорошем, что есть в других странах, и научимся умным вещам?
— Я не говорю, что это плохо. — Танака был явно недоволен тем, что молодой его спутник неожиданно вступил с ним в спор. — Хочу сказать лишь, что ходить, как ты, по кораблю и удивляться всякой ерунде южных варваров унизительно.
— Когда видишь что-то новое, всегда удивляешься. Если бы удалось привезти в наше княжество разные корабельные приспособления, они бы нам, я думаю, пригодились.
— Это уж Его светлости решать, брать новое или нет. Об этом будет думать Совет старейшин. Видано ли, чтобы зеленый юнец, как ты, лез со своими советами к Его светлости. Ты еще слишком молод и поэтому считаешь все новое прекрасным.
Суровый профиль Танаки напомнил Самураю дядю, сидящего у очага. Любыми средствами сохранять свой престиж, считать самым страшным позором, если кто-то презрительно относится к тебе, никогда не изменять древним обычаям и ненавидеть все новое — таков был характерный образ мыслей самураев княжества, и дяде и Танаке он был присущ в полной мере. Так же думал и Самурай. Но даже он, приверженный старым традициям, иногда завидовал этому сгоравшему от любопытства Ниси.
— Ниси, ты заходил в каюту южных варваров? — спросил сидевший напротив Самурая Мацуки, который закончил есть и закрыл крышкой коробочку для завтрака.
— Да.
— Что ты думаешь о запахе, который стоит там?
— О запахе? А чем там пахнет?
— Как только я сел на корабль, эта вонь преследует меня. Например, стоит зайти сюда Веласко, как сразу же появляется этот ужасный запах. Запах южного варвара.
Со дня их беседы на палубе Самурая раздражал поучающий тон Мацуки. Самурай не питал никакого интереса ни к Христу, ни к христианским миссионерам, но ему стало стыдно, когда он увидел, что Веласко отдал Ёдзо свою бедную одежду и постель. Для Самурая Ёдзо был всего лишь слугой, а вот Веласко обращался с ним как с равным.
— Видеть все в дурном свете ни к чему, — вмешался в разговор Самурай. — Мне он тоже не по душе, но…
— Запах Веласко — это запах одержимости, — прервал его Мацуки. — Только человек, издающий такой запах, способен бросить все и приехать в далекую Японию. И Веласко не одинок. Южные варвары именно благодаря своей одержимости построили огромные корабли и добрались до самых дальних стран мира. Ниси не замечает одержимости южных варваров и пытается собезьянничать все, что они делают. Не нужно забывать, что их одержимость для нас яд.
— Но господин Веласко, — растерянно пробормотал Ниси, — кажется мне добрым человеком…
— Чтобы скрыть свою одержимость, Веласко старается выглядеть добрым. Я даже думаю, что его вера в Христа — это тоже попытка обуздать свою одержимость. Мне становится страшно, когда я вижу, как он весь день ходит в одиночестве по солнцепеку. — Мацуки вдруг заметил, что говорит очень громко, и горько улыбнулся. — Веласко поехал с нами в качестве переводчика совсем не для того, чтобы послужить Совету старейшин. Он поднялся на корабль, только чтобы потешить свое тщеславие.
— Каковы его планы? — спросил Танака.
— Еще не знаю. Нужно лишь стараться не быть втянутым в них.
— Если он помешает выполнению нашей миссии, — сказал Танака, глянув на свой меч, — я его зарублю, хоть он и наш переводчик.
— Это было бы глупо, — рассмеялся Мацуки. — Его можно, конечно, зарубить, но как тогда мы выполним свою миссию в Новой Испании, не зная языка?
Несколько дней назад корабль вошел в полосу тумана. Такой густой туман всегда обволакивает корабли, плывущие в северных широтах. Волнующиеся просторы скрылись в серой пелене. Стоя на палубе, увидеть, что делается впереди, было невозможно, точно перед глазами опустился невесомый занавес — лишь призраками мелькали испанские и японские матросы. Каждые две минуты доносились тревожные удары колокола. На корабле вновь воцарилась тишина, и в большой каюте, и в каюте посланников из-за проникавшего тумана отсырело все — и постель, и одежда, и даже бумага, на которой японцы писали свои дневники.
Несколько дней назад норма выдачи питьевой воды была сокращена. Раньше каждому посланнику выдавалось два ковша в день, теперь — один. Хорошо хоть, что не штормило и корабль спокойно плыл в тумане на восток.
Случилось событие, прервавшее монотонное течение времени. Один из членов испанской команды украл из каюты капитана Монтаньо часы и несколько золотых монет. Капитан в сопровождении Веласко появился в каюте посланников и, побагровев, объявил, что вор должен быть наказан.
Монтаньо сказал, что на корабле существуют незыблемые правила, приведение их в исполнение — долг капитана. Например, если вахтенный заснул, ему связывают руки и обливают водой. Если же это не помогает ему излечиваться от своей дурной привычки, его секут — такой обычай уже долгое время существует на кораблях, пояснил он. Причем преступник наказывается на глазах всей команды. Поэтому желательно, чтобы японцы тоже поднялись наверх, попросил Монтаньо.
Наказание свершалось на окутанной туманом палубе. Там собрались также японские матросы и купцы, а испанская команда, стоя в некотором отдалении от японцев, наблюдала за тем, как приволокли их товарища и связали ему руки. Преступника — ему заткнули рот кляпом, чтобы он от боли не откусил себе язык, — поставили на колени и оголили спину. Временами ветер рассеивал туман. Веласко, застыв в неподвижности рядом с капитаном, неотрывно наблюдал за экзекуцией. Он напоминал черную статую.
В тумане раздавались удары линька и слышались душераздирающие крики. Экзекуция длилась бесконечно, и, когда наконец ветер разогнал туман, на палубе, словно груда лохмотьев, валялся преступник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97