Она ждала его всю ночь и когда кто-то позвонил ей из палаццо Венеция, чтобы сказать, что дуче уже идет домой, она вышла в сад.«Ну что, — в ее голосе звучали одновременно злость и страдание, — я полагаю, Вы их арестовали».«Нет, — ответил он устало и неуверенно, — но я это сделаю».Но это было лишь обычное возражение. Казалось, что его способность сопротивляться была уничтожена, Муссолини вошел в дом и молча посмотрел на жену: «Я ничего не смог сделать, — сказал он мгновение спустя. — Они желают Вашей гибели. С моими приказами никто не считается».Он разделся и отправился спать, но уснуть ему никак не удавалось. В восемь утра, когда к нему пришел доктор Поцци, чтобы сделать обычный ежедневный обезболивающий укол, он отказался от этой процедуры. «Сегодня я не хочу, — сказал он. — Кровь у меня течет и так слишком быстро». 3 Тем не менее ровно через час он уже восседал за своим письменным столом в Палаццо Венеция, словно ничего не произошло. Ни усталости, ни расстроенности не было видно на его лице. Он попросил соединить его с Гранди, желая переговорить с ним по телефону, но когда ему сказали, что найти того, невозможно и, вероятно, он уехал в свой загородный дом, Муссолини лишь вежливо попросил чиновника непременно отыскать его попозже.Около половины десятого Альбини принес ему утреннюю почту, которую дуче просмотрел очень внимательно, уделив особое внимание сообщениям о разрушительных авианалетах на Болонью. Прочитав доклады, он ровным голосом спросил Альбини: «Почему вчера вечером Вы проголосовали за предложение Гранди? Вы же были здесь в качестве гостя, а не члена Великого совета».Альбини покраснел и невнятно извинился. Казалось, он не просто смутился, но даже и раскаивался за свою позицию в момент голосования. «Возможно, я сделал ошибку, — сказал он, — но никто не может сомневаться в моей преданности Вам, ни теперь, ни впоследствии». Другие также были обеспокоены тем, что они сделали. Скорца позвонил и сказал, что «ночь принесла с собой раздумья» и что они «начали сомневаться в своей правоте».«Слишком поздно», — загадочно ответил на это Муссолини, хотя эта загадочность была теперь просто механическим приемом. Он попросил Скорца приехать в Палаццо Венеция, и когда секретарь партии появился там, он обнаружил Муссолини в необычайно твердом состоянии духа. С явным безразличием он слушал предложения Скорца насчет того, что надо начать немедленные действия против врагов дуче. В этом нет необходимости, заметил он. Он издаст соответствующие постановления после того, как поговорит с королем. Когда Муссолини принесли письмо Чианетти, писавшего об отводе своего голоса и предлагавшего принять его отставку с поста министра промышленности, он прочел его без видимого удивления и удовольствия, словно он ожидал этого или считал, что и другие мятежники скоро последуют его примеру.Перед вторым завтраком приехал Бастианини с новым японским послом. Позже Бастианини говорил, что Муссолини «был особенно учтив и дружелюбен в изложении своих взглядов на внешнюю политику и некоторые детали военной стратегии». Со знанием дела и некоторой лестью он говорил о Японии и ее народе, в то время как посол улыбался и с удовольствием кланялся.После отъезда Хидаки Бастианини остался с Муссолини, чтобы обсудить различные текущие вопросы и проблемы, связанные с близким визитом рейхсмаршала Геринга. О заседании Великого совета не было сказано ни слова. Казалось, что Муссолини выбросил все случившееся из головы. И только когда его секретарь Де Чезаре сказал ему, что он договорился об аудиенции у короля на пять часов вечера, на вилле Савойя, он сделал одно замечание. «Семнадцать ноль-ноль, — сказал он тихо. — Семнадцать. Несчастливое число». Вскоре, преодолев свое минутное беспокойство, он отправился на виллу Торлония, — его ждал второй завтрак. По пути, сопровождаемый генералом Гальбиати, он заехал в квартал Тибуртино, который сильно пострадал во время налета 19 июля. Выйдя из машины, чтобы пройтись вдоль развалин, он увидел толпу приветствовавших его людей. Он протягивал им руки, наслаждаясь самой атмосферой почитания, обратившись при этом к Гальбиати, чтобы тот роздал им все деньги, бывшие при нем, так как карманы дуче были, по обыкновению, пусты. По возвращении к машине, Гальбиати, подобно Скорца, посоветовал ему арестовать 19 враждебно настроенных членов Великого совета. Но Муссолини вновь отказался.После позднего ланча на вилле Торлония, во время которого он проглотил лишь чашку супа, он надел темно-синий костюм, в котором собирался идти на аудиенцию к королю. Его секретарь сказал ему, что на вилле Савойя носят гражданскую одежду, что показалось подозрительным бдительной Рашель.«Не ходи, Бенито, — умоляла его она. — Ему не следует доверять».Этим утром в кабинете дуче Кларетта произнесла те же самые слова. «Я умоляла его не ходить, — сказала она Наварро, — но он не послушал меня».Не послушал он и свою жену. У него вообще не было чувства опасности. Возможно, король и отберет у него звание главнокомандующего вооруженными силами, однако ничего более произойти не может. Около трех часов он подумал о предложении генерала Гальбиати ввести в Рим некоторые механизированные подразделения чернорубашечников, стоявшие в Браччано. Но было слишком поздно. За несколько часов до того дивизион «Гранатьери» получил от генерала Кастельяно приказ прибыть в Рим. В то время как приказ Гальбиати, предназначенный чернорубашечникам, был перехвачен.Примерно в полчетвертого Гальбиати вышел из виллы Торлония. Муссолини по-прежнему чувствовал себя абсолютно уверенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152