Немало говорилось о тщеславии и театральности Муссолини, его претенциозном поведении и о пристрастии к нелепому жестикулированию, но большинство лиц, общавшихся с ним, сходились во мнении о нем как о человеке разумном, обаятельном, даже (удивительно!) несколько робком, с неуверенными, зачастую застенчивыми, манерами поведения. Посетителей Муссолини предупреждали, что когда они попадут к нему на прием, то он, возможно, будет восседать за необъятным письменным столом в своем огромном, с пышными украшениями, кабинете — зале Маппамондо Палаццо Венеция, — мрачно наблюдая, как его гости приближаются к нему от дверей, преодолевая расстояние почти в двадцать метров по мозаичному полу, шаги по которому гулко отдавались в холодном зале с высокими потолками, или, возможно, полностью проигнорирует визитеров, весь погрузившись в работу над документом, лежавшим перед ним на столе. Им говорили, что до того как попасть в кабинет Муссолини, им придется пройти сквозь строй чернорубашечников с угрюмыми лицами и с выставленными наготове кинжалами длиной в целую руку; и иногда, действительно, так оно и бывало. Но подобные случаи были редки. Более частыми были другие сцены, как, например, та, которую описал Дафф Купер, посетивший Рим в 1934 году. «Не было никакой театральщины, — писал он, — и мне не понадобилось, как меня заранее предупредили, прошагать в одиночестве весь его огромный кабинет от дверей до письменного стола. Муссолини встретил меня у дверей, а по окончании беседы проводил меня до них. Побеседовав, мы оба признали важное значение разоружения и он охотно рассмеялся, когда я сказал, что идея о том, что оружие является причиной войн, так же глупа, как и мысль о том, что зонтики являются причиной дождя. Поскольку ему пришлась по вкусу моя шутка, то я решил, что он обладает здоровым чувством юмора, и готов был признать, что ему свойственны и другие хорошие черты характера… в целом, он произвел на меня весьма благоприятное впечатление».Такова была всеобщая реакция на личность Муссолини. Тех лиц, на которых он не производил подобного впечатления, было ничтожно мало. Но даже они чувствовали себя мгновенно обезоруженными, когда он подходил к ним своей пружинистой, кошачьей походкой, демонстрируя всем своим существом чрезвычайное дружелюбие и обходительность. Дуче умудрялся оставаться приятным собеседником даже в тех случаях (так было с лордом Ванситтартом), когда он бывал «настолько доволен своим собственным обществом», что походил на «боксера в ярком тренировочном халате, с удовольствием пожимающего руку самому себе». «Он требует к себе самого серьезного отношения, — посчитал Ванситтарт, — у него ничего нет общего с Панталоне, этим персонажем итальянской комедии, представляемым из чувства зависти второстепенной фигурой». Муссолини обычно разговаривал, не повышая голоса, но даром речи он обладал неординарным. Его критические замечания, отличавшиеся четким построением и, как правило, живой подачей, а зачастую и блеском остроумия, по ходу дела оживлялись необычными, но всегда к месту, аллюзиями и неологизмами. «Когда дуче начинал говорить, — вспоминал его министр иностранных дел, — то он был просто великолепен. Я не знал никого, кто с таким же успехом использовал богатые и оригинальные метафоры». Подобно многим другим хорошим ораторам, он не был терпеливым слушателем, иногда, неожиданно прервав своего собеседника, он вскакивал с кресла и начинал возбужденно прохаживаться взад и вперед по кабинету; но в беседе с иностранными гостями он старался не давать воли этой своей привычке и, хотя ему было трудно усидеть в кресле — возможно, в связи с его язвой, — он все же стремился казаться предельно внимательным, восседая за письменным столом, неестественно вытянувшись и крепко сжав вместе кончики пальцев. Смеялся он редко, но когда все же делал это, то его смех скорее всего звучал с оттенком презрения или напоминал нарочитый смех человека, который чувствует, что следует смеяться независимо от того, смешно ему или нет. Но зато его обычно угрюмое лицо довольно часто озаряла обаятельная, чутко реагирующая на юмор собеседника, улыбка. «Он не только великий государственный деятель, — заметил как-то Аристид Бриан, — но и приятный человек». Франц фон Папен, находившийся в Риме летом 1933 года в связи с подписанием конкордата с Ватиканом, пришел к выводу, что «итальянский диктатор — человек совершенно иного калибра по сравнению с Гитлером. Приземистый, но с величественной осанкой, Муссолини с его крупной головой буквально излучал силу воли и энергию. Он обращался с окружавшими его людьми так, словно он привык к беспрекословному выполнению всех своих приказов, но при этом он не терял свойственного ему обаяния… Гитлера никогда не покидал некий еле уловимый налет нерешительности, словно он вынужден продвигаться вперед на ощупь, в то время как Муссолини держался хладнокровно и с большим достоинством. Он создавал впечатление, что ему как будто бы до тонкостей известна обсуждаемая проблема, независимо от того, какой темы она касалась… Он блестяще говорил и на французском и на немецком языках».В Америке восхваление Муссолини было столь же безудержным, как и в Европе. Если лорд Родермер сравнивал дуче с Наполеоном, то президент Колумбийского университета сравнил его с Кромвелем. «Фашизм, — продолжал он, — является самой образцовой формой государственности». С ним согласился Отто Кан, знаменитый банкир, который в своей речи перед студентами университета Уэсли охарактеризовал дуче как «гения». Данную оценку личности Муссолини поддержал и кардинал О'Коннелл из Бостона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152