— спросил Олав.
Наступило молчание.
— Как он умер? — спросил Петр.
— С мечом в руке, — ответил епископ. — Он бился, чтобы вернуть себе свою страну, которую у него отнял конунг Кнут Могучий.
— Он был законный государь своей страны? — снова спросил Петр.
— Сам он верил, что законный, но сторонники Кнута утверждали другое, — ответила Эллисив. — Судя по тому, что говорила королева Астрид, его право на престол уходило корнями в языческие времена. Он вел свое происхождение от языческих богов.
— Но он крестил свой народ, и это давало ему право быть конунгом христианской державы, — объяснил епископ Бьярнвард.
— При Стикластадире в войске конунга Олава сражались не только христиане, но и язычники, — сказал Транд. — Об этом говорит Сигват в своей поминальной драпе о нем.
— Это ничего не меняет, — сказал Петр. — В моей стране мы считаем князя великомучеником, если он имеет законное право на власть и погибает насильственной смертью. И тут уже неважно, каков он был при жизни.
— Важно покориться воле Господней, а не сражаться за власть, которую отнял Господь, — сказала Эллисив. — У меня были двое дядей, обоих считают святыми. Единственный их подвиг: они безропотно позволили воинам своего брата зарубить себя и ничего не сделали ради спасения.
— Конунг Олав знал об этом? — Транд спросил как будто нехотя.
— Было бы странно, если бы он не узнал об этом, живя в Гардарики.
— Что такое святость? — задумчиво произнес епископ Бьярнвард. — Не слишком ли мы упрощаем ее смысл, когда говорим только о кротости и добрых поступках? Господь лучше нас видит человеческую душу. Разве не благословил он сам разбойника, распятого на кресте, сказав: «Нынче же будешь со Мною в раю»?
Эллисив не сводила глаз с Транда. Он сидел, поставив локти на стол и закрыв руками лицо.
— Транд, — обратилась она к нему. — Ты хочешь что-то сказать?
Он поднял голову, взгляд у него был гневный.
— Нет!
— А может быть, ты как раз чего-то не хочешь говорить? — спросил Олав.
— Да.
— Что, если нам побеседовать с тобою наедине? — предложил епископ.
— Ни за что. — Ответ прозвучал резко.
— И все-таки я вынужден задать тебе один вопрос. — Епископ Бьярнвард был очень серьезен. — Ты знаешь какие-нибудь свидетельства, подтверждающие святость Олава конунга?
Транд не ответил.
— Почему ты молчишь?
Транд и на это не ответил, он сидел, судорожно сжав кулаки.
— Благослови тебя Господь, что бы ни смущало твою душу, — тихо сказал Петр. Он встал, подошел к иконам Эллисив, опустился на колени и замер в молитве.
Транд неотрывно следил за ним. Кулаки его разжались сами собой.
Когда Петр молча вернулся на свое место, Транда было не узнать. Он вдруг заговорил. В голосе его звучала горечь.
— К Олаву конунгу и его родичам у меня свой счет: они убили моего родного отца, приемного отца, двух братьев, отняли все мое имущество…
— Значит, на небесах тебя ждет главное богатство, — с улыбкой заметил Петр.
— Кто знает, попаду ли я на небеса, — ответил Транд. — Моя ненависть может стать препятствием на пути туда.
Дважды я подвергался изгнанию. Первый раз при конунге Магнусе сыне Олава. Магнус нарушил свою клятву не наказывать Кальва сына Арни — дядю твоей матери, Олав, а моего приемного отца, — хотя тот и сражался против конунга Олава в битве при Стикластадире. Мне в ту пору было восемнадцать.
Несколько лет я ходил с Кальвом в викингские походы, летом мы опустошали берега Ирландии и Англии, а зиму проводили здесь, на Оркнейских островах. Но потом я совершил один проступок и целый год должен был в монастыре искупать свою вину. Я остался в монастыре еще на несколько лет, в конце концов монахи сделали из меня священника. И когда Кальв помирился с конунгом Харальдом, я вернулся в Норвегию, но уже не воином, а слугой Божьим.
Эллисив кивнула.
— Когда Харальд убил могущественного Эйнара Брюхотряса, — она повернулась к Петру, — в Упплёнде и Трёнделёге чуть не вспыхнул бунт. Брат Кальва, Финн, помог Харальду с условием, что Кальв сможет вернуться домой из изгнания и получит обратно все свои владения в Норвегии. Оба они были братьями Торберга, отца Торы — наложницы Харальда.
— Мне не следовало становиться священником, — продолжал Транд. — Когда конунг Харальд предательски убил Кальва, мною овладел такой гнев, что я готов был сорвать с себя облачение и уехать в Данию к конунгу Свейну бороться против Харальда. Финн сын Арни звал меня с собой. Он соблазнял меня тем, что я потомок ярлов Халогаланда и имею право быть ярлом, а не то и конунгом Норвегии. В тот раз меня остановила моя мать.
— Твоя мать была Сигрид дочь Торира, — Эллисив снова повернулась к Петру. — Конунг Олав убил первого мужа Сигрид и заставил ее выйти замуж за Кальва. Она-то и подстрекала Кальва бороться против конунга. А убил конунга ее брат, Торир Собака.
— Это верно, — сказал Транд. — Но после убийства Кальва она уже больше не стремилась ни к власти, ни к мести.
Я думал, что наконец-то обрету покой. Мне хотелось поселиться в Эгге, эта усадьба осталась мне в наследство и от родного отца, и от приемного. Я собирался быть там священником.
Но конунг Харальд отнял у меня Эгг, и я снова оказался в изгнании. С тех пор ненависть не покидала меня. Я никому не могу простить: ни Господу Богу, ни конунгу Олаву, ни его родичам.
— Значит, ты и меня ненавидишь? — спросил Олав.
— Я ненавижу в тебе потомка Олава Святого. Но тебя самого я ненавидеть не могу.
— А что стало с Сигрид, твоей матерью? — спросила Эллисив.
— Господь был милостив к ней. Она заболела и умерла до того, как конунг Харальд отобрал Эгг. — Транд тяжело вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75