Но я была рада, что мы венчались в церкви князя Владимира.
Мои пращуры Владимир и Святослав всегда были мне ближе, чем отец. Его я втайне презирала за слабость. А Владимир был воинственный и могучий.
Но больше всех я почитала Святослава — его самого и его мать, великую Ольгу.
В Харальде я нашла героя, о котором грезила с детства, — нового Святослава, совершавшего походы через степи, покорившего полсвета, презиравшего холод и зной, жажду и голод, не ведавшего страха.
— А ты знаешь, каков собою был Святослав? — спросил Олав.
— Обликом Харальд на него не похож. Святослав был невысок, коренаст. По обычаю славян, он брил голову, оставляя по чубу с каждой стороны. В ухе носил серебряную серьгу.
Послушай, что сказал он однажды своим людям, когда им предстояло сразиться с многочисленным врагом: «Уже нам некуда деться, волею или неволею мы должны сразиться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, ибо мертвые срама не имут. Если же побежим, срам нам будет. Не побежим, но станем крепко, я же пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о себе сами позаботитесь».
И ответили воины: «Где твоя голова ляжет, там и мы свои головы сложим».
Начался бой, и русские победили.
Говорят, что Святослав даже женщин вдохновлял на битву, что они сражались у него в войске, переодетые в мужское платье.
Олав остановил на Эллисив долгий взгляд.
— Жаль, что тебя не было у Станфордского моста, — сказал он.
Эллисив замолчала, слова Олава неприятно задели ее.
Потом она снова начала рассказывать:
— Венчались мы на Успение Богородицы — великий праздник…
— Я не понял, переведи, — недовольно сказал Олав.
— Это не так просто. Это день, когда почила Божья матерь: у вас его называют — Вознесение Божьей матери.
Такой свадьбы не было ни у кого.
Все были ослеплены сверканьем красок и блеском золота на иконах, на одеяниях священников, на нарядах княжеской свиты. Воздух казался густым от благовоний, пылали сотни свечей. И когда на нас возложили брачные венцы, под церковными сводами разлилось пение.
Киевский митрополит Феопемпт благословил и соединил нас.
— Моя мать считала ваш брак с Харальдом незаконным, — сказал Олав.
— Не знаю, кто ей это внушил, если Харальд, то он солгал.
Где, как не в церкви, построенной святым Владимиром, я, его внучка, могла надеяться, что моя молитва дойдет до Господа, — продолжала Эллисив. — Мне бы просить его благословить наш с Харальдом союз, а я молила о том, чтобы сбылось заветное желание Харальда — стать конунгом Норвегии.
После я узнала, что и он молился о том же…
Когда мы вернулись из церкви, произошло событие, которое я истолковала как дурной знак.
Владимир, мой старший брат, ходивший на греков, вернулся с худой вестью. Не достигнув Греческой земли, он со своим войском попал в жестокую бурю, корабли его были разбиты в щепки, многие люди погибли, и ему пришлось повернуть назад.
Такой гость не прибавил веселья свадебному пиру. Но наше с Харальдом счастье в тот день не могло омрачить ничто.
У Харальда на уме было одно — скорее остаться со мною наедине. Я разделяла это желание — его ласки разбудили страсть и во мне.
После первой брачной ночи я вознесла благодарность Творцу за то, что он создал мужчину и женщину именно такими, каковы они есть.
Не думай, Олав, твой отец не всегда был суров.
И не только тогда, но и много-много раз я благодарила Господа за любовь, данную им мужчине и женщине, за то, что он осенил брак тайной, сделал чудом. Даже в одиночестве на Сэле я благодарила Господа за те годы, что прожила с Харальдом.
— Ты так сильно любила его? — В голосе Олава звучало удивление.
— Да, так сильно.
— Но ведь ты, кажется, и ненавидела его тоже?
— И это правда. Но ненависть так никогда и не вытеснила во мне любовь.
— Мать рвала и метала, когда отец отослал ее прочь. После я ни разу не слышал, чтобы она говорила о нем без горечи и ненависти.
— Харальд виноват перед твоей матерью гораздо больше, чем думают. Не суди ее слишком строго.
— Что ты хочешь этим сказать?
Эллисив не ответила на его вопрос.
— Мы прожили в Киеве два года, — продолжала она. — Харальд дал слово прожить на Руси год, но к концу этого года я была беременна и не могла ехать с ним.
Харальд остался со мной. Он и слышать не хотел о том, чтобы отправиться в Норвегию без меня.
В начале осени родилась Мария; Харальд дал ей имя Божьей матери. Когда я оправилась, плыть в Норвегию было уже поздно — реки сковало льдом.
Эти два года в Киеве были счастливой порой.
Конечно, у нас случались размолвки. Очень скоро я поняла, что у Харальда упрямый и мстительный нрав, но упрямства и мне было не занимать. Нас тянуло друг к другу, даже если каждый из нас был зол, как купец, обведенный вокруг пальца. Нежность часто одерживала верх над упрямством; желание вспыхивало посреди перебранки, и она заканчивалась совсем не так, как мы ожидали; мы оба любили смеяться, и стоило рассмеяться, как мы забывали о чем шел спор.
В то время я узнала еще об одном качестве Харальда. О его преданности Божьей матери.
Эту преданность с ним разделяли Халльдор и Ульв. Божья матерь была покровительницей Царьграда, и я узнала, что большинство варягов искали защиты именно у нее.
Между Харальдом и Господом Богом была глухая стена.
Другое дело — Божья матерь. Она была матерью церкви, матерью всех грешников и всех заблудших. Несмотря на длинный перечень грехов Харальда, она могла заступиться за него перед Отцом Небесным.
Уже потом мне пришло в голову, что Харальд, который легко добивался от женщин чего угодно, наверное, надеялся, что сумеет растопить сердце и Пресвятой Теотокос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75