— Ты говоришь сейчас совсем как твой отец.
— Черт меня подери, если это так! — рассердился Олав.
— Тебе не хочется ни в чем походить на него?
Олав не ответил. Он схватил чашу с пивом и на этот раз долго не отрывался от нее.
— Я многое от тебя узнала, — сказала Эллисив. — Но я еще не знаю, почему ты не хочешь возвращаться в Норвегию?
Олав опять приложился к чаше.
— Если ты не перестанешь, то опьянеешь прежде, чем ответишь мне, — предупредила Эллисив.
— Не опьянею.
Он отодвинул чашу и снова стал рассказывать.
— Из Йорвика ярлы вернулись к кораблям. А я и многие из наших воинов пошли к Станфордскому мосту, чтобы забрать раненых и найти тело отца. Мы…— Он замолчал и долго сидел, опустив голову. Потом проглотил комок в горле. Эллисив догадалась, что произошло дальше.
— Это было так тяжело? — осторожно спросила она. Олав поднял голову, и глаза их встретились; теперь Эллисив казалось, что и она видит страшное зрелище.
— Помнишь, как скальды называют воинственных конунгов? Они говорят, что конунги — бранных птиц поильцы и кормильцы волков.
— Да.
— Мы увидели тучи воронья прежде, чем перевалили через холм и нам открылась река. А когда подошли поближе…— Олав снова сглотнул, видно, он с трудом заставлял себя говорить. — Раненые и убитые лежали вповалку, над ними кружили жадные пожиратели падали. А волков нам пришлось отгонять мечами и копьями.
Воины, усеявшие поле боя, исчислялись не сотнями, а многими тысячами.
Мы встретили англичан. Возможно, они отыскивали своих. Но, скорее всего, просто грабили мертвых. Они жгли костер и кидали в огонь трупы, вонь стояла невыносимая.
Я подошел к ним. Сказал, что Харальд сын Гудини позволил нам забрать своих раненых. Они ответили бранью. Однако нас было больше, и они не решились нас трогать.
Я пытался взять себя в руки. Меня замутило. Ниже по берегу росли кусты, и я кинулся туда. Меня чуть не вырвало на спящего в кустах епископа Тьодольва.
Проснувшись, епископ рассказал, что он нарочно остался на поле боя. Всю ночь он ходил среди умирающих, причащал их и отпускал грехи. Устав, он решил немного поспать.
Олав снова опустил голову.
— Ты слышала вису, которую Тьодольв скальд сын Арнора сказал во время битвы? Перед тем как погиб? — спросил он.
— Нет.
Не поднимая головы, Олав сказал вису:

Дорого расплатилось здесь, на западе, войско.
Недальновиден был Харальд, когда сюда привел нас.
Здесь и отважный конунг повстречался со смертью, здесь и другим было худо.
Здесь погиб славный Харальд.

— Я услышал ее от людей, вернувшихся с битвы. Сперва я рассердился.
Но там, на месте сражения, слова Тьодольва скальда перевернули мне душу. До тех пор я почитал отца выше Господа Бога. Теперь же прославленный Харальд потускнел в моих глазах.
Я вспомнил, как он бывал жесток. И меня охватила ярость, такая ярость, что, кажется, убил бы его, останься он в живых; до меня вдруг дошло, что жестоким он был и по отношению ко мне.
Он погубил тысячи людей у Станфордского моста только ради того, чтобы расширить свои владения.
Мне казалось, что черный ворон, вышитый на его белом стяге, тоже кружил в тот миг над полем брани. Огромный, черный, он хрипло кричал, летая под белыми облаками.
Олав умолк, сжав кулаки.
— Харальд называл свой стяг Опустошителем Стран, — очень тихо вставила Эллисив.
— В конце концов он опустошил собственную страну. Увлек за собой на погибель лучших воинов Норвегии — целое поколение. — Эллисив стало не по себе, хотя прежде битвы и кровь никогда не смущали ее.
Олав кивнул.
— Ты нашел тело отца?
— Нашел. Я велел воинам похоронить его прямо там, под большим деревом.
Эллисив без слов было ясно, почему Олав решил не привозить тело Харальда на родину. Однако мысль, что Харальд лежит в неосвященной земле, огорчала ее.
— Что сказал на это епископ Тьодольв? — спросила она.
— Принял как должное, прочитал заупокойные молитвы. Могли ли мы забрать с собой только одного убитого, оставив других гнить на чужбине? — сказал Олав запальчиво. — Мы старались найти тех, кому еще можно было помочь. Тех, у кого была надежда выжить. Для них мы делали все, что было в наших силах. На щитах или прямо на спине мы перенесли их на корабли. Те, кто оставался на кораблях, теперь пошли с нами. Мы перетаскивали раненых всю ночь и весь следующий день. Смертельно раненных мы добивали. Все лучше, чем оставлять их мучиться.
За два дня я убил больше сотни людей. Теперь никто не скажет, что на моем мече мало крови. Разве не этого хотел отец?
Он поднял голову и хрипло рассмеялся.
Эллисив содрогнулась, увидев его лицо; не сознавая, что делает, она обняла Олава.
Он не пытался высвободиться из ее рук. Его смех перешел в сухие, надрывные рыдания.
Эллисив сидела, обхватив его вздрагивающие плечи.
Ей хотелось заслужить доверие Олава сына Харальда. И она добилась, чего хотела. Но вместе с тем на нее легла тяжесть вины за содеянное Харальдом, вины перед страной, которой он правил, и вины перед человеком — его сыном.
Этот колючий, гордый, уязвимый юноша стал ей вдруг очень близок.
Олав затих, потом вскочил и бросился к двери.
— Подожди! — крикнула Эллисив. — Ты не смеешь покушаться на свою жизнь!
Олав медленно повернулся к ней.
— Как ты догадалась?
— Я не догадалась. Просто мне стало за тебя страшно.
— Почему же, по-твоему, я не смею?
Эллисив вдруг оказалась рядом с ним.
— Потому что я люблю тебя.
Олав вздрогнул. Он робко поднял на нее глаза.
— Ты только говоришь так…
— Мне казалось, ты понял, что я ничего не говорю зря.
Олав не ответил, но уже не порывался уйти. Он медленно вернулся к лавке, сел и заплакал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75