И он терпеливо слушал, как она рассказывала ему о своей жизни в изгнании; он понимал, что ей нужно высказаться.
«Странный этот Энунд, — подумала Сигрид, закончив свой рассказ. — Он всегда так занят, но когда ему приходится говорить с человеком, он даже не намекает на то, что у него нет времени».
— Ты не очень-то рада тому, что Тронд проходит учение у священников, — сказал он.
— Да, — ответила Сигрид, — поскольку мы вернулись сюда и он является наследником Эгга, было бы совсем некстати, если бы он стал священником.
Она надеялась, что Тронд вернется в Эгга этим летом. Кальв оставил его корабль в усадьбе Торфинна ярла, и они оба были разочарованы, что его все еще нет.
— Все в руках Божьих, — серьезно сказал Энунд.
И она стала говорить с ним о Кальве, рассказала, как в конце концов, с помощью Тронда, поняла, что дурно с ним обращалась. Энунд задумался.
— Тронд дал тебе хороший совет, — сказал он. — Трудно, когда старая вера и образ мыслей пускают в человеке такие глубокие корни, что уже не находится места для чего-то нового; лучше всего в таких случаях удовлетвориться тем, что человек хоть что-то понимает и следует церковным правилам. Бесполезно наливать в ведро больше, чем оно может вместить.
Бывает, что мы, люди, приносим друг другу больше вреда тем, что стараемся помочь другому, — добавил он. — Упрямство можно вытерпеть с Божьей помощью. Тогда как от доброжелательной глупости нет никакой защиты.
— Но ведь это же не глупость… — сказала Сигрид, чувствуя себя задетой. Она молчала, сердясь на него.
— Высокомерие влечет за собой множество других грехов, Сигрид, — серьезно продолжал он. — Поверь мне, я знаю это по своему горькому опыту, — он замолчал и обвел глазами свою каморку. — Теперь я понимаю, что в этой комнате умер человек, который более, чем кто-либо из тех, кого я знал, был близок Богу, — сказал он, — но я слишком поздно понял это. Он не скрывал ни от кого свои слабости, чувствуя себя самым ничтожным из всех. Но он день за днем делал свое дело, не ожидая понимания со стороны тех, кого он поучал, принимая все как есть, поскольку это решалось не им, а теми, кто был проницательнее него. Он понимал, что великие мысли и великие дела ему не по плечу, и он брался лишь за малое. И теперь я понимаю, что он был прав, говоря, что мы способны лишь на малое; и я вел тебя по ложному следу, Сигрид.
Она удивленно смотрела на него.
— Я слишком много требовал от самого себя, поэтому я много требовал и от других, — продолжал он, — и я говорил вместе со святым Павлом: я заставлю его делать то, что делает меня сильным.
Но я придавал значение тому, на что я сам был способен; и мне хотелось завоевать небо. Ведь чем больше я задумывался над тем, что говорил Бог и отцы церкви, чем больше я — как я полагал — разбирался в христианстве, тем больше я требовал от самого себя. В конце концов я понял, что Бог требует все; я должен был сгореть ради него дотла, в пламени моей любви к нему одному.
Но пришел день — день, который должен был придти — и я не смог продолжать это дальше. И мне показалось, что меня проглатывает бездна между тем, что требовалось от меня, и тем, на что в действительности был способен.
И тогда Бог напомнил мне, как священник Йон довольствовался малым. И я вспомнил, как ты однажды сказала мне, что я требую от тебя слишком многого: ты сказала, что не можешь поверить в то, что Бог, любя людей, может требовать от них большего, чем они способны дать Ему.
И я, наконец, понял, что ошибался; другим я указывал на любовь и милость Бога, а сам пытался жить без этого.
Я понял, что наше высокомерие заставляет нас думать, будто мы в состоянии сделать больше, чем от нас требует церковь. Сами по себе мы способны лишь на малое; и только Бог делает нас сильнее, делает нас способными на великое.
И только в Боге мы можем стремиться к совершенству, обретая наши надежды, наше небо.
И я наконец понял, что жил не для Бога, а ради своего высокомерия. Я набирался учености, пытался жить жизнью святого, но не ради самого Бога, а ради того, чтобы показать Ему, на что способен священник Энунд.
Мне трудно признаваться в этом, но моя жизнь была ложью: прикрываясь именем Господа, я хотел возвеличить самого себя.
И под конец я обрел мир, поняв смысл слов Иоанна Крестителя: Он наполнит собой мир, а я сойду на нет.
И когда я впервые понял, что вся моя ученость, которой я так гордился, это всего лишь плевел, я впервые узрел свет Божественной мудрости. В своей беспомощности я был ничем по сравнению с Его силой; и в своем ничтожном самомнении я понял совершенство Его любви — любви ко мне.
И снова я отправился в паломничество: снова я вернулся, как блудный сын, в маленький, круглый домик святого Кутберта на острове Фарнес, где вновь обрел мир и Божью благодать.
Сигрид сидела молча, не глядя на него. Ей показалось странным, что именно ей он признавался в этом. Он мог бы просто поговорить с ней о ее высокомерии, не подставляя самого себя под удар.
Она исподлобья взглянула на него. Но лицо его было непроницаемым; в полутьме трудно было различить его черты. И она начала говорить о другом.
— Я слышала, что Хелена отправилась в Рунгстадваннет, — сказала она.
— Да, — ответил он. — И я не знаю, что мне с ней делать, — добавил он, тяжело вздохнув. Сигрид ни о чем его больше не спрашивала.
Но вскоре после этого разговора она отправилась верхом в Рунгстадваннет. Она взяла с собой корзинку с едой; люди знали, что Хелена питается ягодами и растениями, которые собирает в лесу, а также тем, что приносят ей люди.
Дверь была открыта, но Сигрид все же постучала. И когда никто не ответил, она заглянула внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88