Если бы только он мог вступить с ним в открытый поединок, он показал бы ему, как поступают люди, когда их оскорбляют!
Хотя он и не признавался в этом Сигрид, его преследовала мысль о том, что он проиграл; сделал ставку и потерял все. Он испытывал дикую, отчаянную жажду мести как по отношению к Эйнару, так и по отношению к судьбе, и эту жажду мести он ничем не мог утолить. И он чувствовал себя безнадежно одиноким, будучи не в состоянии с кем-то говорить об этом; мужчина должен принимать поражение без жалоб, сохранять спокойствие как в случае удачи, так и в случае поражения.
Но, прислушиваясь к дыханью спящей рядом с ним Сигрид, он все же думал, что ему следует рассказать ей, как обстоят дела в действительности. И вполне возможно, что она поймет его; ведь поняла же она, что он чувствовал во время непогоды на борту корабля, хотя он и не говорил ей об этом.
И чем больше он думал об этом, тем больше он был уверен в том, что она поймет его. И даже когда он сорвался, чего не было с ним с самого детства, она не посмеялась над ним, Она принялась утешать его, стараясь сделать все, чтобы помочь ему.
Вот такой была и его мать… Он вспомнил, как еще мальчишкой, он старался стать таким, чтобы его отец гордился им. Случалось, он плакал горькими слезами из-за того, что рожден был, чтобы стать хёвдингом, что отец хочет, чтобы он было более способным и толковым, чем другие мальчики.
Он лежал, повернувшись спиной к Сигрид; но теперь он развернулся к ней лицом. Она тоже задвигалась, из чего явствовало, что она не спала. И он вытянул вперед руку и коснулся ее в темноте.
И когда он овладел ею, все было не так, как он себе это представлял. Он искал пристанища в ее объятиях, искал убежища и мира, как ищут себе укрытия морские птицы перед штормом.
Вскоре после этого, когда был построен уже большой зал, Кальв упал с конька крыши и чуть не разбился до смерти.
Сигрид не знала, зачем он туда полез и почему был так неосторожен; ей казалось, что за всем этим стоит какое-то колдовство.
Без сознания он был перенесен во двор ярла. И ему не помогали ни заклинания, ни руны, ни молитвы.
И, сидя на скамье и глядя на его белое лицо с текущей по вискам кровью, она чувствовала страх и беспомощность.
Что, если Кальв сейчас умрет, осужденный на вечное проклятие?
К нему уже приходил священник и причащал его. Но что знал о Кальве этот чужой, ирландский священник в белой рясе? А Кальв лежал бледный и недвижимый, не в состоянии исповедоваться в своих грехах.
Энунд сказал, что самым тяжким грехом является неверие в милость Бога; и разве Кальв когда-нибудь верил в милость и милосердие Господа? И что он вообще знал о грехе и покаянии?.. Он говорил, что Бог мстителен. Исповедуясь, он считал своими грехами только нарушение церковных правил относительно поста и посещения службы. И даже признав себя виновным в грабеже церквей, он сделал это в силу необходимости, а потом сожалел о том, что не оставил при себе награбленные вещи.
У Сигрид было теперь такое чувство вины, какого она не знала с рождения Суннивы. Это она привела Кальва к несчастью, посеяла вражду между ним и королем Олавом, и она не сделала ни единой чистосердечной попытки помочь ему разобраться в христианстве!
О своей вине она думала часто, о его вине — только в случае раздражения. И, поняв теперь это, она решила, что он сам должен разобраться во всем и раскаяться. Ей показалось, что основой его вины является то, что он не верил в милосердие Божье; он считал, что, стоит ему пройти через небесные врата, как ему предъявят счет за все. Вот почему он не испытал на себе милости Божьей, встречая лишь неудачи и несчастья, которые считал Божьей местью, вместо того, чтобы рассматривать их в качестве отеческого Божественного воспитания, не понимая необходимости покаяния. И даже возможность полного искупления вины, появившаяся у него с приезда конунга Магнуса, он отвергал в своей гордыне.
Упав на колени, Сигрид стала молить Бога о том, чтобы Он дал Кальву выжить и спасти свою душу. Она дала все мыслимые обещания, чтобы только Бог выслушал ее мольбу. Но Бог, казалось, не слышал ее; она чувствовала, что Он отвергает все ее жертвы; и Кальв продолжал лежать неподвижно. Она уже не знала, что ей делать.
И тут она вспомнила слова Энунда о том, что ей не следует печалиться из-за того, что ее прогоняют из Эгга. Вот в чем ее вина мелькнула у нее мысль; вот почему Бог не хотел слушать ее. Помедлив, она закрыла глаза и шепотом произнесла свое обещание:
— Я забуду про Эгга, Господи, если Ты только даруешь Кальву жизнь; я научусь любить остров Росс!
И после этого она почувствовала мир в душе. И даже если Кальв продолжал быть бледным и неподвижным, она знала теперь, что он придет в себя.
Кальв выздоравливал, хотя и очень медленно. Почти двое суток он был без сознания, и, когда, наконец, пришел в себя, оказалось что его ранение требует длительного лечения.
Сигрид часто сидела и разговаривала с ним; она рассказала ему, о чем думала, считая, что он умирает. Сначала он почти не отвечал ей. Она же думала, что его молчание доказывает ее правоту. И она очень удивилась, когда он однажды попросил ее прекратить это брюзжание по поводу вины и покаяния.
— Тебе кажется, я мало страдал? — спросил он.
— Я хочу только помочь тебе, — ответила она.
— Хороша помощь, морочишь голову больному человеку! И я не понимаю, что заставляет тебя думать, что ты лучше священника; если со мной все так плохо, как ты говоришь, то в изгнании наверняка будет лучше. Я был христианином в своем собственном понимании более двадцати лет и не вижу причин, чтобы теперь менять свои взгляды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88