Неплюев долго, не один день терпеливо объяснял тонкости интриг, заводимых недругами России.
— Им што, втравить султана супротив нас в войну, а самим, хотя бы тем же шведам, позариться на наши северные земли. Когда в Польше свара заварилась с Лещинским, шведы да французы каждодневно науськивали турок супротив нас.
Вешняков хорошо помнил и знал всю подоплеку этих интриг по переписке с Коллегией иностранных дел, где он тогда служил.
— Особо, Алексей Андреевич, опасайся происков Вильнева, француза. Он воду мутит каждый год. Сам ведаешь, крымский хан за Кабарду вступился, калмыков возбуждает против нас, а Вильнев все прошлые лета подстрекал рейс-эфенди. Покуда Лещинский из Данцига не сбежал, Вильнев только и мечтал, как бы турки войной на нас пошли.
Прощаясь, Неплюев кивнул в сторону южной окраины. Где-то там, среди минаретов, высились крепостные стены Едикуле, мрачного Семибашенного замка.
— Меня-то беда миновала, в Едикуле не привелось отсиживаться, как графу Толстому, Шафирову да Шереметеву генералу. Гляди, остерегайся, но и не падай духом, ежели беда какая приключится. Россия о тебе помнить будет, завсегда вызволит.
Даже зимой обширная бухта Золотого Рога необычно живописна. Над зеркальной гладью носятся неугомонные чайки, чиркая крыльями по воде. Вдоль длинных причалов торгового порта Галаты выстраиваются сотни больших и малых судов из Дальних морей и океанов. Венецианские, испанские, африканские купцы, торгаши Ост-Индской компании и степенные британцы, французы и генуэзцы — кого только не встретишь на пристанях и в торговых рядах. Изредка, словно диковинки, мелькают и русские купцы, потеющие в засаленных кафтанах.
Прохаживаясь вдоль бесконечно длинных торговых рядов, резидент Вешняков воочию убеждался, как наживаются на торговле и султанские таможенники, и левантийские, греческие, генуэзские и прочие купцы.
Такие прогулки Вешняков совершал обычно с утра, а отдохнув, в послеобеденное время, ближе к вечеру, отправлялся коротать время в гости к австрийскому посланнику.
В последнее время его все чаще вызывают в Порту, главный дворец, и встревоженный рейс-эфенди в очередной раз высказывает тревогу о походе русских войск в Крым. Приходится каждый раз ловчить, изворачиваться, ссылаться на то, что Крымский хан нарушает границы России, и к тому же он не является подданным султана, а лишь его союзник.
Каждый такой визит Вешняков вынужден обставлять для ублажения турок подарками. Для рейс-эфенди обязательно пару-другую соболей, для чиновников рангом пониже — и подарки поскромнее.
Быстро промелькнули для Вешнякова первые месяцы в Стамбуле. Ранней весной нагрянула беда, которую предвидел Неплюев. В первых числах апреля во дворе русского посланника появился турецкий чиновник. Без обычных церемонных поклонов он сухо передал секретарю посольства приглашение для резидента.
— Великий визирь ожидать будет его в Диване.
Когда чиновник скрылся, встревоженный секретарь направился к Вешнякову.
— Сие неспроста, Алексей Андреич, — за многие годы старый служака до тонкостей знал обычаи и нравы турецкого этикета. — Положено вас в Порте принимать, а Диван означает принижение.
Слушая секретаря, Вешняков думал о другом. Вчера прискакал запыленный гайдук из Киева, привез весьма срочный пакет. В последнее время каждый раз, распечатывая почту из Петербурга, Вешняков ловил себя на мысли, что наконец-то все определится, пришла ожидаемая резидентом нота с объявлением войны. Вчера это волнение улеглось разом, и как-то полегчало на душе: в конверте оказалась та самая бумага.
Теперь Вешняков мог лишь гадать, известно ли о ноте великому визирю. Так или иначе — семь бед, один ответ. Присланную бумагу вручать надо сегодня.
— Мне ведома причина, — просто ответил Вешняков секретарю, — ты наряди-ка со мной переводчика и канцеляриста. Сам оставайся здесь. Вскрой все архивы, все, что тайное и не должно туркам попасть в руки, предай огню. Нынче я передам визирю весточку о войне с турками.
Соблюдая все церемонии, в сопровождении гофмейстера, чауш-паши, переступил Вешняков порог большого зала Дивана. Вдоль стен сидели на шелковых подушках министры, щеголяя друг перед другом богатством тюрбанов и сверкающими алмазами и сапфирами на кольцах. Как обычно, великий визирь сидел в углу на расшитой золотом софе.
Не успел Вешняков развернуть ноту и с поклоном передать ее визирю, как тот резким движением руки остановил его и что-то произнес по-турецки.
— Он говорит, что вы все время его обманывали, русские лживы, и сейчас, когда вы опять будете его одурачивать, русские полки штурмуют Азов и вступают на земли Крыма.
Выслушав переводчика, побледневший Вешняков молча, с поклоном протянул визирю ноту.
Тот небрежно вырвал ее из рук резидента и, не глядя, передал толмачу. Когда тот зачитал главное, о чем шла речь, о войне, визирь вскочил и, гневно раздувая ноздри, гортанно закричал, указывая рукой на дверь.
Вешняков правильно истолковал красноречивый жест визиря и, пятясь, вышел из зала. Вслед ему неслись крики, которые он понимал без перевода:
— Аллах да покарает неверных!
В приемной зале чауш-паша загородил дорогу и бесцеремонно протянул руку в сторону:
— Вам придется подождать здесь указания высокочтимого султана о вашей дальнейшей судьбе.
Решение султана объявили вечером, перед заходом солнца.
С этой ночи потянулись долгие месяцы томительного пребывания Вешнякова в сырых подземельях Семибашенного замка.
Гнев великого визиря объяснялся просто. В эту кампанию 1736 года русские полки безусловно брали верх над турками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161