— Заделаешься пастухом, там верблюдов в достатке.
Иные приятели стращали в шутку:
— Гляди-ка, там Иван Сенявин, на что боевой адмирал, а на тебе, уморился, царство ему небесное.
Знающие люди загадочно улыбались:
— Быть там тебе под началом командора Мишукова. Он лис проворный, однако людишек не забижает. Генерально ты с ним не схватывайся.
Но с Мишуковым все обошлось, помог случай. По пути в Астрахань, в Казани, Сухотин столкнулся в Адмиралтейской конторе нос к носу с самим капитан-командором Захарием Мишуковым. Тот порадовался:
— Пойдешь со мной на гекботе до Астрахани. Будешь за старшего адъютанта.
Так и познакомились за три недели совместного плавания молодой мичман со своим флагманом.
Достаточно изучив Сухотина в пути, Мишуков сразу назначил его командиром гекбота и отправил в составе отряда к южным берегам Каспия в Решт.
Первое плавание по Каспию, несмотря на изнуряющий зной, пришлось по душе Сухотину. В отличие от Балтики, неделями исчезали из видимости берега, относительно ровный и постоянный ветер не изматывал команду частой постановкой и переворачиванием парусов. Ясное, безоблачное небо давало возможности всегда определять свое место в открытом море по солнцу и звездам.
Правда, частенько находили внезапные шквалы, и тогда все решало мастерство командира или штурмана и удальство матросов.
Осенью Каспий показал свой нрав в полную силу. Море штормило неделями. Крутые пяти— шестиметровые волны как щепку бросали гекбот, свирепый ветер рвал паруса, ломал мачты.
И все же первой кампанией Сухотин остался доволен, наплавался вдосталь. После Рождества его вызвал Мишуков:
— Отбери полдюжины молодцов, возьми кого подштурманом и поезжай в Казань, — прищурившись проговорил капитан-командор, — примешь там новопостроенные гекботы и пригонишь по весне в Астрахань.
После Пасхи майское солнце жарило по-летнему. Прохаживаясь по верхней палубе гекбота в свободной матросской робе, Сухотин разделся по пояс, подставив грудь ласковым лучам. Рядом, на причале адмиралтейской верфи, матросы сгружали с телеги шкиперское имущество, укладывали тюки с парусами, переносили, не путая шлаги, бухты с канатами, с грохотом сбрасывали якоря.
Из-за складских сараев показались две фигуры в гардемаринских мундирах и направились к пристани.
— Эй, служивый, — обратился к Сухотину худощавый, с пронзительным взглядом темных глаз гардемарин, — где сыскать осьмнадцатый бот мичмана Сухотина?
Сухотин глянул на свои измазанные смолой парусиновые штаны, смеясь, пристукнул каблуком по палубе:
— Сия посудина и есть бот осьмнадцатый, а перед вами персоною мичман Сухотин.
Худощавый сдернул шляпу, вытянулся:
— Гардемарин Спиридов Григорья, велено капитаном из конторы определиться к вам для следования в Астрахань.
— Минин Фетка, — в тон товарищу проговорил с хрипотцой стоявший чуть позади напарник.
Сухотин вдруг захохотал, сбежал по трапу на пристань:
— Чай, не в церкви, прикрой голову-то.
Окинул взглядом гардемаринов:
— Пожитки-то где? В конторе?
— Баулы там оставили.
— Тащите их сюда, разместитесь на гекботе. Да не позабудьте в конторе предписание взять до командира порта капитан-командора Мишукова.
Вечером за бутылкой вина по случаю встречи Сухотин вводил прибывших в русло событий, посвящал в предстоящие дела.
Ему поручено было принять в казанском Адмиралтействе два гекбота после постройки и следовать в Астрахань. Да вот незадача, на другой бот надо было определить своего подштурмана, а Сухотин намеревался идти от зари до зари.
— Благо нынче ночки-то светлые, неча время упускать, — пояснил Сухотин.
Теперь ему вышло облегчение. Второй бот поведет Спиридов в паре с Мининым, так и решили.
Иван Сухотин оказался словоохотливым, добродушным собеседником с открытой душой. Без прикрас излагал морские будни на Каспии, скучную жизнь на берегу, в ледостав. О начальстве высказывался откровенно, без боязни, видимо уверенный, что собеседники не будут наушничать.
— Мишуков Захарий, он себе на уме. Не по делу горлом не берет, семь раз отмеряет да и не выскажется по сути. Сам, мол, действуй, как знаешь, а я не в ответе. Ежели когда рисковое дело, то прибаливает. Тогда него распоряжается князенька, капдва Васька Урусов. — Сухотин отпил вина и продолжал: — А так-то капитан-командор наш спит и видит, как бы ему в столицу перебраться. Раньше-то его князь Меншиков благоволил, а ныне одна надежа на Апраксина, а тот его особливо не балует, слыхать.
Впервые слышал такие откровения Гриша Спиридов: «Видать, сей мичман не боязлив и, можно думать, рубаха-парень, — подумал он, глядя на мичмана, — но это к добру; знать, флотские держатся на Каспии не таясь, душа нараспашку».
— А что в белокаменной-то слыхать? — спросил вдруг Сухотин. — В Казани-то вещают, государь короновался, да в Петербург воротиться не спешит.
В дороге гардемаринам было некогда да и не с кем вести такие пересуды, но Спиридов ответил то, что знал:
— Бают московские людишки промеж себя: молодой государь добрый по натуре, но округ него не все доброжелатели. А так-то любы ему всякие забавы, особливо охоту на зверя да птицу уважает. Сего добра круг Москвы вдоволь.
Сухотин пьяно крутил головой:
— Коли народ молвит, то и вправду так. Токмо отечеству-то потребно для блага не одни бирюльки.
Спустя неделю оба загруженных гекбота отошли от причала и бросили якоря в заводи. Сухотин последний раз поучал гардемаринов:
— Волга не море, у нее свой норов, стремнина несет судно, поспевай румпель перекладывать, а течение и руль сбивает, сноровка надобна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161