— У губернатора, ваше благородие, пансион содержал.
— Парле ву франсе? — неожиданно спросил Головнин. Во время службы на Средиземном море он не раз общался с пленными французами и знал несколько обыденных Фраз.
Щеки у Ганц-Русса сразу покраснели, он, видимо, все-таки понял о чем речь, но не растерялся.
— Мы, ваше благородие, позабыли все, что знали сколько годков-то отзвонилось.
— Слава Богу, ты хоть по-русски не разучился, — засмеялся командир.
Гость вдруг засуетился, облизнул ложку.
— Дозвольте, ваше благородие, побаловаться табачком на воздухе.
Головнин, продолжая улыбаться, перевел взгляд на гардемарина Всеволода Якушкина.
— Проводите его на бак, пусть душу отведет. Присутствующие проводили гостя насмешливым взглядом, а командир откровенно высказался.
— Сомнения меня великие берут о его присказке. Французский он не знает, а русские слова выговаривает довольно твердо, по-крестьянски, простонародно. Видимо, он не французского, а володимерского происхождения…
Следующий визит земляка на шлюп все разъяснил. В кают-компании его угостили водкой, и, как описал потом Головнин, «со слезами признался, что он не Ганц-Русс, а Иван Степанов, сын Сезиомов; отец его был винный компанейщик в Нижнем Новгороде, от которого он бежал; по словам его, ему 48 лет от роду, но на вид кажется 35 или 38. Просил он у меня ружье и пороху, но как в здешней колонии никто не смеет без позволения губернатора иметь у себя какое-нибудь оружие и ввоз оного строго запрещен, то я принужден был в просьбе его отказать.
Мы сделали ему некоторые другие подарки, в числе коих я дал ему серебряный рубль с изображением императрицы Екатерины II и календарь, написав на оном имена всех наших офицеров, и сказал ему, чтобы он их берег в знак памяти и не забывал бы, что он россиянин и подданный нашего государя. Он чрезвычайно удивлялся, что русские пришли на мыс Доброй Надежды».
Минуло более недели, шлюп готовился к походу, а Барти не давал о себе знать. Тогда Головнин сам решил поехать к нему. Не привык он откладывать в долгий ящик дела, от которых зависели судьбы людей.
— Завтра отправляюсь в Капштадт, потеребить адмирала Барти с решением, — объявил он в кают-компании, — путь неблизкий, поболее двух десятков миль, — командир остановил свой взгляд на мичмане Муре.
«Ума ему не занимать, пригож собой, обходителен».
— Со мной отправится Федор Федорович, за меня в командование вступит, как положено, лейтенант Петр Иваныч Рикорд…
Вице-адмирал Барти, как и в первый раз принял Головнина внешне приветливо, но его ответ огорчил.
— К сожалению, я еще не успел обсудить ваше дело с губернатором. Оно требует тщательного рассмотрения. Думаю, что в ближайшие дни оно решится. А вам, сэр, думаю, будет нелишне познакомиться со здешними правителями. Я доложу о вас губернатору. «Будучи в Капштадте, — отметил Головнин, — я посетил губернатора лорда Каледона, главнокомандующего войсками генерала Грея, коменданта города генерала Ведерала и фискала Ван-Риневельда. Губернатор принял меня и бывшего со мной мичмана Мура очень вежливо, разговаривал с нами более получаса и наконец сам лично пригласил нас на бал в день рождения принца Валлийского. Приемом генерала Ведерала я также очень доволен; он обошелся со мной с отменной лаской и звал к себе обедать». На следующий день в гостиницу, где остановились Головнин и Мур, приехал адъютант Барти.
— Вице-адмирал Барти, сэр, свидетельствует вам свое почтение, — поздоровался он, вручил ему письмо адмирала и откланялся.
По мере чтения лицо Головнина мрачнело. Вздохнув, он разочарованно сообщил Муру:
— Вот так-то, Федор Федорович. Вице-адмирал кивает на своего предшественника Роулея. Он, мол, уже запросил Адмиралтейство, посему ему это дело до ответа Лондона не под силу разрешить. А стало быть, нам набраться терпения следует и ожидать оказии из Англии…
Судьбы мореплавателей извечно сплелись с невзгодами и лишениями. Такова неизбежная участь людей, связавших свою участь с морем. Речь не о тех испытаниях в схватках со стихией, которые нередко оканчиваются печально.
Мореходы-первопроходцы, за редким исключением, пытливые искатели, на своем пути всегда попадают в иную, отличную от привычной, среду обитания людей. Здесь они сталкивались с нравами и обычаями, которые подчас чужды им и неприемлемы. Пришельцы далеко не всегда были желанными гостями для аборигенов…
Христофор Колумб и Фернандо Магеллан, Васко де Гама и Америго Веспуччи, Джемс Кук и Жан Лаперуз. Разные эпохи и страны. Неодинаковы характеры этих людей, но много общего в их нелегкой жизни первооткрывателей, подчас с трагическим концом. Взять хотя бы последнего из них, Лаперуза, которого не раз вспоминал в пути Головнин.
Два десятилетия назад отправился в дальний путь Лаперуз, уже увидели свет его записки, а сама судьба мореплавателя и его спутников до сих пор покрыта завесой неизвестности…
Вот и «Диана» оказалась плененной. Но не по оплошности или вине командира. Шлюп стал невольным заложником разыгравшейся далеко от Доброй Надежды схватки европейских властителей.
Попав, казалось бы, в безвыходную ситуацию, Головнин пока еще надеялся на благополучный исход. Получив последний ответ Барти, он понял его однозначно: «Итак, мы должны были дожидаться решения из Англии. Другого делать нам ничего не оставалось, как только опять вооружиться терпением».
Одно утешало капитана «Дианы». «Хотя я и находился на мысе Доброй Надежды 13 месяцев сряду и во все это время со стороны здешнего правительства мог иметь позволение пользоваться совершенною свободою ездить по колонии, куда и когда мне было угодно».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161