— Нет, — со всей возможной беспечностью в голосе ответствовал верховный госпитальер, — ее задержал приступ молитвенного рвения. Будь на то ее воля принцесса Сибилла вообще не покидала бы пределов своей обители.
Изабелла с трудом скрыла свое разочарование. Она все сделала для того, чтобы приехать последней из королевских детей. В вихре взаимоисключающих интересов, взвившемся вокруг королевского указа, каждый самый небольшой шаг приобретал значение важного хода в политической партии. Услышав о том, что Сибилла молится, она понимала, что ее собственный ход оказался слишком поспешным. Правда Д'Амьен постарался сделать ей приятное, намекая на склонность Сибиллы к монашескому затворничеству, но Изабеллу по-настоящему успокоило бы лишь полное и бесповоротное превращение сердобольной сестры в монахиню.
— Могу я тогда, хотя бы обнять своего любимого брата? — в этих словах Изабеллы не было сарказма.
Она действительно испытывала приязнь к тихому ребенку, появившемуся на свет, якобы для того, чтобы стать королем Бодуэном V, но которого никто не желал признавать в этом качестве и которого не зарезали лишь только потому, что он, состоянием здоровья и неживостью ума, вселял в окружающих уверенность, что вскоре сам перестанет обременять землю своим присутствием.
— Вчера Его высочество был очень плох, — нашелся Д'Амьен, — опять этот непонятный припадок. Его снова зашивали в тушу только что убитого быка и прикладывали к голове разрезанный свежеиспеченный хлеб, чтобы притянуть кровь.
— Это варварский северный метод лечения.
— По крови отцов Его высочество северянин. А сарацинские лекари хоть по слухам и искусны, но вряд ли им можно доверить здоровье христианского принца.
Во время этого малообязательного разговора Изабелла лихорадочно пыталась сообразить, что же все-таки происходит. Или у госпитальеров не складываются детали замысла и шахматные фигуры разбегаются с их доски, или отсутствие Сибиллы и Бодуэна лишь случайность. По лицу и поведению опытного старик понять что-либо трудно. Не сделала ли она вообще ошибки, приехав сюда? И она задала вопрос, в зависимости от ответа на который, решила строить свое поведение в дальнейшем.
— А мой батюшка? Я не виделась с ним уже больше года. Согласитесь, что его отношение ко мне вообще мало напоминает отцовское. Так вот, хочет ли видеть ту, что все еще считается его дочерью?
Д'Амьен знал наверняка, что Изабелла ничего не знает об истории с двойником, но этот вопрос привел его в содрогание. Что он мог сказать? Улыбаться, произнося очередную изобретательную ложь о том, почему король не может увидеться со своей дочерью? Но судя по тону девушки, она может вспылить, может выкинуть такое… Но в любом случае впускать ее к королю нельзя, сейчас это перепуганное, простудившееся накануне ничтожество, при свете дня меньше всего походит на настоящего Бодуэна.
— Вы молчите, граф, — голос Изабеллы выгнулся, как пантера перед прыжком. Рено Шатильонский, успевший хорошо изучить свою возлюбленную, также напрягся, готовый по ее требованию сделать все что угодно.
И тут объявляют:
— Его высочество принц Бодуэн.
Гнусавое блеяние Султье показалось Д'Амьену райской музыкой, он сделал торопливый знак, чтобы мальчишку побыстрее ввели. Так и не успевшая утвердиться ни в каком определенном мнении, Изабелла бросилась к невысокому узкоплечему ребенку, бессмысленно и обременительно разодетому. У него застыло на сером, худеньком личике привычное выражение брезгливого испуга. Ребенок, почти не запомнивший мать и почти забывший отца, измученный лечебными процедурами, неуклонно вгонявшими его в детский гроб, осторожно улыбнулся роскошной красавице в синем одеянии.
Д'Амьен вздохнул спокойнее, в глазах заблестела влага. Это были отнюдь не слезы умиления, просто скопившийся в бровях пот попал на слизистую оболочку. Смахнув его, граф отдал секретарю приказ к началу церемонии.
Гюи Лузиньянский снял с головы шлем, украшенный продолговатыми накладками из червленого серебра. Служитель принял его с почтительным поклоном. Далее последовал батват, небольшая шапочка на плотной подкладке, надеваемая под шлем, для уменьшения давления металла на волосы. Рыцарь остался в длинном, широком опелянде с нарезными мешковидными рукавами, отделанными полосками из златотканой тесьмы. Эта одежда еще и при дворе Филиппа-Августа только-только входила в моду, поэтому для тех к постоянно жил в отрыве от столиц, молодой граф должен был, наверное, казаться пришельцем из другого высшего мира. Борода его также была, в угоду самым новым правилам, разделена на четыре пряди и переплетена тонкими шнурами свитыми из золотых нитей.
Два рыцаря в белых плащах с красными крестами на плече внимательно и спокойно следили за всеми манипуляциями Гюи. Им слишком хорошо была известна подоплека происходящего, и они, меньше, чем кто-либо другой, могли поверить в страстную влюбленность графа Лузиньянского, о которой должны были свидетельствовать тщательные приготовления к первой встрече со своей возлюбленной. Именно первой, Гюи и Сибилла никогда прежде не имели возможности видеть друг друга. Отчасти этим и объяснялась забота графа о своей внешности. И это даже притом, что решение вступить в брак с принцессой было для него всего лишь политическим расчетом.
Что же говорить о принцессе. Она чуть не сошла с ума, узнав, что день встречи назначен. И, в первый момент, хотела даже отказаться от нее и все это лишь из боязни, что она будет выглядеть бледно, невпечатляюще, и ее куртуазный возлюбленный отшатнется от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193