.. - И добавил, разглядывая девицу: - Если и вы хотите их послушать, то... Представьте, впрочем, медные трубы в оркестре, и только... А идти туда я вам не советую.
- Ну, вот еще!.. - возразила девица. - Я очень люблю медные трубы... Я непременно пойду!..
- Как вам будет угодно...
Бритый взялся за шляпу и хотел было пройти, но девица его остановила, протянув перед ним руку ребром, как шлагбаум.
- Постойте... Еще один вопрос: они где же там, эти львы?.. Кстати, вот перед вами их хозяин!
Полезнов в это время решал, цирковой ли это артист, или из театра, - то есть стоит ли с ним говорить вообще о деле, или лучше пока отойти. Но бритый повернулся к нему, весьма удивленный:
- Вы?.. Так это вы их хозяин?.. Ну, знаете ли, у вас там какой-то совершенно сумасшедший!.. Да, да!.. Его надо отправить в сумасшедший дом!.. Вы меня извините, если это ваш, например, брат или вообще... родственник, но... знаете ли... нельзя же так себя вести сумас-бродно!..
- Он устал, - счел нужным улыбнуться слегка Полезнов. - Приходят, конечно, всякие, и все одно только с их стороны любопытство... Это хоть кому надоест... А он вообще... человек расстроенный, одним словом...
- Да!.. С очень расстроенным мозгом! - горячо согласился бритый.
Девица же вставила:
- Теперь все с расшатанными мозгами...
Но бритый отозвался ей как-то даже запальчиво:
- Квартира три!.. Пройдитесь, полюбопытствуйте!.. Хотите с ним познакомиться? Пройдитесь!
И, задрав снова нос, обратился к Полезнову:
- А вы, позвольте узнать, вы вот сказали: "Всякие приходят из любопытства..." Вы что же, дали ему указания, что ли, с кем и как надобно обращаться?.. Как, например, вы определите, кто я такой, хотел бы я знать?
- Артист? - вопросительно сказал Полезнов. Но бритый еще выше поднял голову и ответил гордо:
- Я, я - магистр, а не артист... Магистр зоологии!
- Из немцев? - осторожно спросил Полезнов.
- По-че-му же-с это "из немцев"?.. Нет-с, я - природный русский!.. Москвич, каким и вам быть желаю!
Полезнов улыбнулся его горячности и пожал плечами:
- Мне зачем же?.. Мне это без надобности.
И они трое еще стояли в воротах чужого всем им дома и рассматривали друг друга, нельзя сказать, чтобы очень дружелюбно, когда со стороны улицы донеслись до них звуки медных труб, прохваченные морозом.
Правда, в эту зиму, когда десятки тысяч беженцев нахлынули сюда из Прибалтики и Западного края и стали заметно изменять чопорный тон петербургской жизни в сторону суетливости, шумливости и пестроты; когда очень часто с музыкой и песнями ходили команды солдат; когда часто хоронили с оркестрами убитых военных, отдавая им последние почести по букве устава, звуки медных труб стали вполне обычны. Однако не нужно было особенно напрягать слух, чтобы решить: как-то необычно звучали трубы на Новоисаакиевской улице.
- Марсельеза?! - радостно потянулась к бритому девица, и слитки волос ее задрожали.
- Марсельеза!.. Ясно! - еще радостнее решил бритый и сдвинул вдруг шляпу на правое ухо: заблестел белый шелушащийся, лысеющий лоб.
Девица тряхнула всем своим золотом, гикнула, как годовалый стригун на лугу, когда хочет он показать прыть, топнула ногою и запела, широко открыв мелкозубый рот:
Aux armes, citoyens!
Formez vos bataillons!
Тогда, непонятно почему, бритый магистр страшно распростер руки и, захватив левой девицу, а правой Ивана Ионыча, закричал во весь голос:
- Идемте!.. Идемте скорее!
Девица нагнула голову, подобралась вся и первая побежала из ворот, за нею магистр, за ними поневоле тяжело поспешал и Полезнов, так как магистр, сгоряча должно быть, очень крепко схватил его за карман, - мог оторвать карман шубы, изволь тогда чинить (и что же это будет за шуба чиненая!).
Так он очутился в толпе, впереди которой оказались студенты, только что забастовавшие, потом рабочие тоже забастовавшего завода; оркестр же был небольшой, всего несколько труб, обрывисто гремевших в уши.
Из переулка вывернулась еще какая-то толпа, влилась в эту и сильно всех потеснила, так что Иван Ионыч оказался вплотную притиснутым к рыжей поэтессе и, будто ненарочно, прижался к ее пышному золоту щекою и левым глазом.
Так как ухо ее с пухлой мочкой, в которой никогда не носила она сережки, пришлось прямо против губ Полезнова, то он сказал ей по-отечески:
- Барышня, неподходящее это!.. Пойдемте отсюда!
- Что-о? - блеснули широко удивленные глаза.
- На тротуар выйдем... А то кабы казаки, - бормотал Полезнов.
Запах ее золотых слитков действовал на него ошеломляюще.
Она заметила это. Может быть, ей было это приятно. Она крикнула, вызывающе шевельнув полными губами:
- Вот еще невидаль: ка-за-ки!
Магистр зоологии был впереди на шаг. Он очень забеспокоился:
- Что? Казаки?.. Где казаки?
- Нет никаких казаков! Пойте! - крикнула девица азартно и сама, тряхнув своим богатством из-под мерлушковой шапочки, запела, опережая трубы:
Ils viennent jusque dans vos bras
Egorges vos fils, vos compagnes!..
Непонятные Полезнову слова эти показались чем-то бесшабашным, шалым. Он взял ее за локоть, боясь, что она как-нибудь продвинется вперед, к трубам, а он не поспеет, не продерется через толпу и ее упустит. Но музыка вдруг оборвалась и пение тоже.
Полезнов поднялся на носки, чтобы разглядеть что-нибудь впереди, и, когда разглядел горбоносую рыжую лошадиную голову, упрекнул девицу растерянно:
- Говорил я вам, что казаки!.. Разве же могут скопление такое дозволить? Эх! - И он уже спасительно потащил ее за руку на тротуар.
- Куда вы? Куда меня тащите! - закричала девица, вырываясь.
- Это не казаки! - кричал и магистр спереди. - Это конная полиция!
- А не один ли черт?
- Совсем не один!
Тут много голосов раздалось кругом, и какой-то рабочий, пожилой, морщинистый, в зло нахлобученной шапке, продираясь вперед, толкнул их всех троих одного за другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21