И если еще что-то такое возникнет - тоже, только скажи. В любое время.
Я не мог найти достойных слов, чтобы отблагодарить его, хотя все же ухитрился что-то пробормотать.
– Хорошо, - отозвался он. - Тогда, если мы сразу отправимся, то при удаче сумеем убрать его с дороги раньше, чем появится твой двоюродный дед. Подожди, пока я схожу за одеждой; я вернусь обратно тотчас же.
Пока я его ждал, два-три человека, которые остывали после упражнений, подошли к колодцу напиться. Я вытащил им воды, они очень вежливо поблагодарили. Никто не пытался заигрывать со мной, никто не спросил, что я здесь делаю. "Наверное, они считают, что меня пригласил Лисий", - подумал я. Тут появился и он сам, уже вымытый и одетый, и сказал:
– Пошли.
Я вспомнил, что он боролся, и спросил:
– Вытащить тебе сперва воды, Лисий? Я полагаю, ты уже достаточно остыл, чтобы попить?
Он остановился у колодца и засмеялся:
– Ты что думаешь, мне надо выполоскать пыль изо рта? Дай лучше воды Эфистену, с которым я боролся! - Но потом, видя мой неуверенный взгляд, добавил: - А вообще ты прав, пить хочется. Спасибо.
Я вытащил воды, зачерпнул ковшом, налил в бронзовую чашу, которая стояла там, и подал ему, держа руками снизу и повернув к нему ручками - так положено делать, когда подаешь человеку вино. Он подержал чашу в руках, потом сплеснул немного для богов, прежде чем напиться самому. Когда он протянул чашу мне, предлагая, чтобы и я напился, - он не хотел упустить ничего, подобающего в таких случаях, - я поступил точно так же. Он хотел было заговорить, но снова замолчал.
– Ладно, идем, - сказал он наконец, и мы вышли на улицу.
По дороге он говорил мне:
– Не принимай Полимеда слишком близко к сердцу, даже если один-два человека обернутся тебе вслед на улице. Эта история забудется через неделю. Все, на что у него хватит мозгов, уже когда-нибудь делалось, можешь быть уверен. Я как-то слышал о муже…
Его рассказ был таким забавным, что я, как ни стеснялся его, не мог удержаться от смеха. Даже чуть было не спросил об имени юноши, но вовремя вспомнил, что за ним самим, должно быть, немало бегали, когда он еще не перестал ходить в школу.
Как только мы свернули на нашу улицу, я от самого угла увидел, что Полимед все еще валяется на ступенях. Я невольно замедлил шаг; мне вовсе не хотелось идти к дому, я был уверен, что он, как только увидит перед собой зрителей, снова начнет вздыхать и стонать или же запоет какие-нибудь свои никчемные стихи, потому что возле него на ступеньках лежала лира.
– Боюсь, Лисий… - начал я, но Полимед, по-видимому, услышал мой голос - он повернул голову. Однако повел себя совсем не так, как я ожидал: вскочил на ноги, будто его скорпион ужалил, и, не поздоровавшись, даже не глянув в мою сторону, заорал в яростном гневе:
– Ну, клянусь Матерью, это уж слишком, Лисий! Ты сумел бы поучить критянина врать, а спартанца воровать! Ты что думаешь, я так и буду лежать тут и смотреть на твою наглость?
Лисий окинул его взглядом и, не повышая голоса, ответил, что Полимед уже достаточно тут належался и сделает всем одолжение, если поднимется.
Но Полимед разорался громче прежнего:
– Даже слепому видно, на что ты нацелился! Да-да, я за тобой приглядывал, когда ты думал, что меня и близко нет. Я-то видел, как ты смотришь, стоя в сторонке, с этой своей невыносимой гордостью, которой боги тебя лишат, если есть на свете боги! Тебе и младенца не обмануть, не говоря уже о влюбленном. Так вот, значит, чего тебе надо, да?! Ждешь, словно конокрад у выгона, пока кто-то получше тебя обломает жеребенка, чтоб после пробраться в темноте и украсть его, пока объездчик спит!
Лисий не произнес в ответ ни слова. Не скажу даже, сердился ли он. Что же до меня самого, мне было так стыдно слушать, как на него обрушивается этот поток брани, что я не знал, куда девать глаза. Лисий не шелохнулся, просто стоял, чуть нахмурившись, и смотрел на Полимеда, а тот теперь, когда уже не валялся на ступеньках, а поднялся на ноги, выглядел довольно неуверенно. Я думал: "Похоже, он прикидывает, не улечься ли снова на прежнее место; если же он останется стоять, ему придется подобрать свою лиру".
Повернув голову, я заметил, как у Лисия шевельнулся уголок рта; и вдруг в желудке у меня закрутился смех. Но я овладел собой, чтобы не дать волю хохоту, - а ведь всего час назад был бы рад возможности посмеяться. Полагаю, я уже знал, хоть и не отваживался поверить, что боги приготовили для меня ценный дар, и понимал, что будет низко обижать обделенного человека. Лисий тоже с трудом сдерживал смех. Но мы не могли удержаться - и переглянулись друг с другом.
Глаза Полимеда прыгали с меня на Лисия и обратно, он стискивал гиматий на плече, словно пытался собрать и удержать свое достоинство; а потом вдруг резко повернулся и ушел вниз по улице, бросив свою лиру на ступеньках.
Мы с Лисием смотрели ему вслед с серьезными лицами. Эта лира показалась нам обоим чем-то вроде меча, который оставляет на поле битвы павший муж. Возможно, нам следовало бы понять, что открытый смех окажется меньшей жестокостью для него, чем наша жалость. Но мы тогда были молоды.
Глава десятая
На следующий день мы никак не могли найти друг друга, потому что Лисий не попросил меня назначить время и место, не желая, как он объяснил мне позднее, выглядеть человеком, который оказал небольшую услугу и тут же требует расплаты. Так что мы с ним провели половину утра, заглядывая в самые разные места, но никто ничего не знал, никто даже не мог сказать чего-нибудь вроде: "Лисий был тут совсем недавно, искал тебя и ушел вон в ту сторону". В конце концов я потерял всякую надежду и отправился упражняться на беговую дорожку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151