Над тёмной землёй носились с писком летучие мыши. Из-за полуразрушенного памятника вдруг выкатилась луна, огромная, серебристо-розовая, в дымке. И то что она смотрела на них из-за могилы, отозвалось в их душах тёплой грустью. Анней нежно поцеловал потянувшуюся к нему Эпихариду и тихонько проговорил:
Что завтра принесёт, не спрашивай! Лови
Минуты счастия душою благородной!
Не бегай, юноша, веселия любви,
Для сердца сладостной, и пляски хороводной…
Теперь от седины угрюмой ты далёк,
Теперь ещё твоё, по прихоти желанья,
И поле Марсово, и площадь, в вечерок
Любовь при шёпоте желанного свиданья…
И две тёмные тени, не замечая ничего, кроме любви своей и колдовских сказок Астарты в сияющем небе, воркуя, вышли за городские ворота. Справа, на пологом холме, темнела священная роща, в глубине которой чуть светился огонёк на алтаре… Эпихарида крепко прижималась к милому: ночью бродят в пустынных местах жуткие лемуры, духи усопших. Может, то шакалы брешут на луну, а может, и духи пустыни сбежались к городу, поджидая добычи… А он все жарче и жарче целовал её среди стройных чёрных кипарисов и высокоствольных пальм и шептал ей в маленькое ушко жаркие слова.
— Но… нецеломудренная любовь осквернит рощу, посвящённую богам, — боязливо, но уже сдаваясь, прошептала она. — Они прогневаются на нас…
— Да разве счастье человеческое мешает бессмертным? — прижал он её к себе ещё крепче. — Милая, милая, милая…
И под сухие песни цикад, в лунном свете, в тёплой бездне ночи, они блаженно испили из чаши любви. И в её переполненной нежностью душе что-то шепнуло: не простят боги… Но она готова для милого принять их гнев каждую минуту — только был бы он счастлив!..
…И так проходили их дни и ночи в когда то славном Карфагене в то время, как Цезелий Басс неустанно, пугаясь все больше и больше, рылся в мусоре веков. Изредка находили рабы черепки древней посуды, обломки оружия, статуи, позеленевшие монеты, но не было и следа тех могучих, величественных сводов, которые Басс видел во сне, ни пещер в кружеве сталактитов, ни слепящих глаза сокровищ. Серенус понимал, что ничего и не будет. Но чтобы быть вдали от Рима со своей милой подольше, он от времени до времени посылал к цезарю гонцов с донесением о ходе работ.
— Во всяком случае, я-то для себя клад Дидоны уже добыл, — говорил он звёздным вечером под свежий плеск фонтанов и стрекотание цикад. — Вот он, мой клад!..
И он поцеловал свою милую…
Но на земле кончается все. И похудевший, растерянный Басс стал осторожно поговаривать, что на этот раз сон, пожалуй, обманул его. Ничего удивительного в этом не было: бывают сны от богов, но бывают и от злых духов. Правда, он всегда носил на себе талисман — кусок тюленьей кожи — от всякого злого наваждения, но что-то, видно, было не так и с талисманом… В бессонные ночи Басс не раз и не два уже обдумывал план бегства, но куда, где можно скрыться от римского цезаря?.. И в конце концов Серенус приказал раскопки бросить. Все, что он захватил с собой из развалин Карфагена, была большая, закопчённая ваза с причудливым барельефом. Он хотел поднести её Плинию, который был большой охотник до всякого такого старого хлама…
И снова корабли закачались по лазурным волнам, направляя бег свой к северу. Басс просто места себе не находил: как предстанет он теперь перед разгневанным цезарем? И синей звёздной ночью бедняга бросился в море. Наутро все узнали о гибели неудачника и Анней вздохнул:
— «Ты, обнажённый, будешь лежать на песках неизвестных…» Это из Энеиды, дитя, не спутай, — пояснил он Эпихариде.
Но она была грустна… В её душе опять всплыло тёмное опасение, что не простят ей великие боги ночи любви в священной роще Карфагена…
XXVIII. НА БЕРЕГУ РОДАНА
Зима прошла. Дожди ещё перепадали, но по Кампанье зацвели уже первые фиалки и на Via Appia — regina viarum, как её звали, — появились гуляющие. Как всегда, римляне ворчали на её слишком скользкие плиты, которые делали прогулку по ней утомительной… Эринна проплакала всю зиму: от Язона не было ни слуху ни духу. Все разведки не дали никаких результатов. И, болея за неё, жалея сына, Иоахим решил, наконец, встать сам во главе большого каравана, чтобы идти на поиски Язона, — но не с Понта, как выступил Язон, а от Рейна, через опасные германские леса к Янтарному Берегу, где терялся последний след его…
В караван богатого иудея просилось много охотников: удалиться на время от безумствующего Нерона и посмотреть далёкие страны многим было приятно. Но он решительно отклонял неподходящих попутчиков: ему нужны были только полезные для дела люди. Он заручился письмами от императора не только к главнокомандующему рейнской армией, Вителлию, но и во все военные колонии, которые обязаны были оказать Иоахиму в случае нужды даже военную помощь…
И опять и опять на пути Иоахим своими глазами видел тихое умирание великой империи. Рим связывал прекрасными дорогами самые далёкие уголки империи. В последнее время расходы на эти дороги стали падать и они — и не только они, но и храмы, дворцы, клоаки, водопроводы, термы и прочее, — стали приходить в негодность. Население украдкой растаскивало камни себе на постройки. Это дешевле, чем покупать камень в каменоломнях. Это разрушение всего ещё более вызвало упадок общего тона жизни. Варвары не могли грабить население больше, чем делали это сборщики налогов от правительства.
Караван шёл к стране Гельветов, туда, где из светлого озера вытекает буйный Родан, у истока которого приютилось небольшое поселение Генава, существовавшее ещё во времена Юлия Цезаря… Идти на Медиоланум было бы несколько короче, может быть, но там путь шёл горами, где было ещё много снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153