Одним из бичей, терзавших старый Рим, были адвокаты. Вероломство, мошенничества и грабёж этих творцов римского права и слуг его превосходили всякое описание. Напрасно цезари пытались ограничить их аппетиты, устанавливали предельную плату, они обходили все препоны и ловко обделывали свои делишки, часто в острый момент переходя без всякого стеснения на противную сторону. Суиллий, получив с богатого римского всадника Самия четыреста тысяч сестерциев, как раз и проделал это. Самий, в отчаянии, тут же, в доме адвоката, бросился на свой меч и погиб. Адвоката привлекли к суду, и в числе обвинителей его выступил старый Сенека. Теперь Суиллий защищался.
— …Привыкши к бесплодным занятиям, к философии, риторике, поэзии, — гремел с широкими, заученными, по римской моде, жестами Суиллий, плотный, широкоплечий, с наглыми глазами, — и к неопытности обучаемого им юношества, Сенека завидует тем, которые занимаются живым и неиспорченным красноречием для защиты граждан. Я был квестором Германика, а Сенека прелюбодеем в его семье… Кто не знает о его преступной связи с Юлией, дочерью Германика? Неужели же более тяжкое преступление по доброй воле тяжущегося получить с него за свой труд, чем вносить разврат в спальни высокородных женщин? Какой философией, по каким философским правилам Сенека в четыре года императорской дружбы приобрёл триста миллионов сестерциев? По всему Риму он точно охотничьими сетями захватывает завещания бездетных людей. Италию и провинцию он истощает огромными процентами. И что он, человек знатной породы, оказавший Риму великие услуги? Всем известно, что он выскочка, homo novus…
Сенека невозмутимо слушал. К этой свободе слова давно привыкли. Но в бой ринулись враги Суиллия.
— А ты не грабил союзников, когда управлял Азией? — также размахивая руками и страшно вращая глазами, загремел один из сенаторов, худой, красный, с ястребиным носом. — Не украл ты государственных денег, доверенных тебе на нужды общественные? Цезаря Клавдия обвиняли во многих преступлениях, по кому же не известно, что все они на твоей совести?..
— Я творил только волю государя, — отрубил Суиллий и, с достоинством закинув тогу на плечо, победно посмотрел вокруг.
Бой шёл горячий. Но отвертеться Суиллию на этот раз не удалось. Сенат постановил конфисковать часть его огромного состояния — другая часть была оставлена его детям — и сослать его на Балеарские острова. Суиллий не испугался: он уже начал уставать, и с его средствами на благодатных островах можно будет жить чудесно…
— И как только все это им не надоест! — засмеялся Петроний. — А-а, Анней Серенус! — воскликнул он и, взяв Иоахима под руку, направился вместе с ним к красавцу-патрицию, который, головой выше всех, высматривал кого-то в белой толпе.
— Ну, какие новости? — поздоровавшись, спросил его Петроний.
— Опять весь Рим засыпали ночью летучими листками против божественного, — с улыбкой тихо отвечал тот. — Что ты тут поделываешь?
— Да так, отцов отечества пришли вот с Иоахимом посмотреть… Скажи, а что это за болтовня пошла по городу о кладе Дидоны?
— Как? Разве ты не слыхал? — засмеялся Серенус. — Вчера явился к божественному всадник Цезелий Басс и заявил, что под Карфагеном, в огромных пещерах, скрыты несметные сокровища, которые царица Дидона увезла с собой из Тира во время бегства: он только что видел их во сне… А деньги нам нужны страшно. Вот божественный и повелел немедленно нарядить туда целый поход, чтобы под руководством Басса отыскать сокровища и доставить их на Палатин. В качестве особенно доверенного лица и меня присоединили к делу…
— Но… — смеясь, поднял Петроний брови.
— Позволь, позволь… — остановил его Серенус. — Имею я право отдохнуть немножко от Рима и божественного или нет? Я полагаю, что да. Вот мы с Эпихаридой и поедем отыскивать сокровища Дидоны. И на львов, может, поохотимся: это, говорят, чрезвычайно увлекательно…
Петроний осторожно посмотрел вокруг.
— Скажи Эпихариде, чтобы она была поосторожнее на язык, — сказал он. — Нельзя говорить так о божественном. Виндексу поневоле мы эти маленькие вольности речи спускаем, ибо у него легионы жаворонков, но тут, в Риме, не имея легионов… Ты прекрасно сделаешь, если увезёшь её отсюда на время. Божественный уже хмурится…
— Конечно, нелепо путаться во всю эту грязь, — сказал Серенус. — Но ничего не могу поделать с болтушкой: бешеный характер!.. Из неё вышел бы замечательный народный трибун. Как возьмётся за Агенобарба — не налюбуешься!..
Прекрасный гвардеец кончил свои сомнения и искания тем, что по уши влюбился в Эпихариду и забывал для неё все. С помощью Актэ Эпихарида получила вольную и открыто жила с Серенусом. Единственной мечтой обоих было бросить всю эту кровавую римскую склоку и унестись от «божественного» с его пением, с его кифарой, с его ристанием на квадригах и прочим вздором подальше. Поручение в Карфаген, хотя бы и совершенно сумасшедшее, было прекрасным предлогом хоть на время освободиться от опротивевшего Рима и его владыки…
XXVII. КЛАД ДИДОНЫ
Пеня лазурные воды, галеры неслись к знойным берегам Африки, туда, где скрывался в голубых далях старый и когда-то грозный враг Рима Карфаген, или, по-финикийски, Карт-шадашат, то есть Новгород, основанный бежавшей из Тира царевной Элиссой, или, по-гречески, Дидоной. Цезелий Басе — высокий, худой, похожий на египетскую мумию, с беспокойными глазами — был чрезвычайно озабочен. Пока дело не дошло до цезаря, оно представлялось ему вернее верного: так ярко видел он во сне эти огромные таинственные пещеры, полные золота, драгоценных камней и всяких богатств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153