— Хорошо, — сказал он. — Но имей в виду: если ничего не будет, тебя будешь накажут. Нельзя же свои сны выдавать за что-то там такое эдакое…
— Будет, будет, будет, господин! — восторженно завопил нищий, простирая руки к Веспасиану. — Будет…
Веспасиан наступил тяжёлой ногой своей в расшитом жемчугом сапоге на ногу нищего. По лицу того разлилось чувство восхищения, изумления и радости. Он вдруг вытащил ногу свою из-под императорского сапога и, хлопая в ладоши, закружился в восторженной пляске. Все были поражены, а в особенности Иосиф. Веспасиан, довольный, приказал наградить счастливого калеку и двинулся со свитой дальше. И вдруг слепой, сидевший на углу, на перекрёстке, бросился в ноги императору.
— Только плюнь в невидящие очи мои, и я буду зряч, владыка! — завопил он. — Так повелел мне великий бог наш Серапис.
Веспасиану стало скучно. Он приказал своим врачам тут же осмотреть слепого: нельзя ли сделать чего тут без чудес? Те внимательно осмотрели глаза несчастного, посмотрели украдкой на Иосифа — он любовался белыми голубями, кружившимися в синеве неба, — и сказали, что сделать уже ничего нельзя: свет солнца навеки потух для бедняка.
— Цезарь, смилуйся!.. — завопил тот. — Только плюнь, и я буду благословлять имя твоё до конца дней моих…
Смущённый Веспасиан, пожав плечами, нагнулся к смрадному нищему и плюнул ему в глаза. Тот слюной императора набожно мазал веки, они раскрылись, и с радостным смехом он вскочил на ноги.
— Который, который наш божественный цезарь?! Ты?! Это ты?!
И он распростёрся ниц перед грузной фигурой повелителя вселенной. Веспасиан посмотрел на Иосифа и недовольно повёл косматой бровью: да довольно же!
— Божественный цезарь, какая сила! — восхищённо говорили в свите. — Тебе явно покровительствуют боги…
— И не добрый ли знак эти белые голуби, что кружатся над тобой? — проговорил Иосиф. — Помни, помни пророчество моё, божественный цезарь!
И среди ликований толпы, своими глазами видевшей потрясающие чудеса, Веспасиан медленно следовал к своему дворцу. Навстречу ему так же величественно двигался, окружённый своими почитателями, Аполлоний. Видя, с каким уважением относится к нему народ, Веспасиан первый подошёл к знаменитому философу и приветствовал его.
— А скажи, — улучив удобную минуту, спросил его цезарь, — как по-твоему, буду ли я императором Рима?
— Будешь, — спокойно отвечал Аполлоний. — Я молился об императоре благородном, справедливом, умеренном, украшенном сединами и способном быть отцом своих подданных. Я молился о тебе… И боги услышат моления мои…
Народ криками приветствовал великого цезаря и великого мудреца. Веспасиан взял Аполлония под руку и повёл с собой во дворец… Два придворных философа его, Дион и Евфрат, убеждавшие Веспасиана восстановить в Риме древнее народоправство, — философам, занятым высшими интересами, свойственно иногда ошибаться в делах земных, — хмурились: они видели, что им явился соперник и что император относится к нему весьма милостиво.
И под восторженные крики народа все скрылись среди колонн белого дворца…
LXVIII. ОСАДА ИЕРУСАЛИМА
Береника тревожилась: что же не возвращается Тит? Но радостный день не заставил ждать себя. И когда она с террасы увидала его во всем блеске его нового высокого сана, в пурпурной трабее, с ликторами впереди, и те силы, которые вёл он теперь через Пелузий из Египта, она почувствовала, что она уже у подножия Палатина. За Титом грозной лавиной шли легионы: 5-й Македонский, 10-й Морской, 12-й Молниеносный и 15-й Аполлонов, вспомогательные войска союзников и много арабов, которые жгуче ненавидели иудеев и пришли грабить их. При главнокомандующем были Агриппа, Тиверий Александр и Иосиф. Иосиф только что в четвёртый раз женился в Александрии: рассудительная Сарра бросила его… Душу Береники защемило мыслью, что это — конец Иудеи, но выбора уже не было. Из Иерусалима приходили вести с каждым днём все страшнее и страшнее…
Иудофильская партия из окружения Тита — настойчивее всех был в ней Иосиф — неотвязно шептала в уши главнокомандующему, что с Иерусалимом надо быть как можно милостивее, ибо это обеспечит ему поддержку всего иудейства в мире. Но проримская партия настаивала, наоборот, на самых суровых мерах: все судьбы мира решаются теперь в Риме, и завязнуть у стен какого-то провинциального городишки, столицы рабов, было бы теперь просто преступно. Тит в душе склонялся к своим, но понимал и серьёзность доводов первых, а решение его было не предрешать событий, а осторожно следовать за ними.
И вот из Цезареи к Иерусалиму двинулись грозные силы…
Старый Сион превратился тем временем в страшный Содом. Население города разделилось на три лагеря. Иоханам из Гишалы — у него было девять тысяч воинов — свирепствовал в нижнем городе, Элеазар бен-Симон, главарь зелотов, удерживал осквернённый храм и Симон бен-Гиера — у него было около десяти тысяч — безобразил в верхнем городе. Все грабили одинаково, как город, так и идущих в него, несмотря ни на что, паломников. Часто богомольцы погибали в храме во время молитвы от баллист и катапульт Иоханана. Город не раз загорался, и в огне погибли огромные запасы зёрна. Наступил голод и вместе с голодом нарастало и озлобление бившихся между собою иудеев, «точно они бешеную ярость сосали из трупов под их ногами»…
И вот к стенам подошла восьмидесятитысячная армия Тита, и «столица мира» была замкнута в железное кольцо… Наступил месяц Пасхи, нисан. Зелоты открыли храм для паломников. Иоханан под видом богомольцев направил туда своих головорезов. Войдя в храм, они сбросили вдруг свои плащи, и началась резня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153