Львы, кровожадные ныне, тогда, как быки, соломой
Будут питаться, ребёнку к себе подходить позволяя.
Бог в то время зверей всех и гадов любовью наполнит.
Малые дети тогда будут спать с ядовитой змеёю,
Ибо от зла охранять их будет десница Господня…
— Ну, давай, давай, Лука, — нетерпеливо проговорила от очага Миррена. — Будет уж тебе!..
— Сейчас, сейчас, — не отрываясь, отозвался Лука. — Вот сейчас…
И он жадно читал:
Радуйся, дева невинная, и торжеством преисполнись:
Небо и землю создавший навеки в Тебе поселится…
— Ах, Лука, ну, настоящий ты Филет, право!.. — нетерпеливо воскликнула Миррена, отнимая у него рукописание. — Ну что тут такого? Собирая все это, я случайно заглянула в один список. Рассказывает, будто женщины фракийские растерзали Орфея, а голова его будто поплыла по морю — плывёт и поёт… И даже будто звери сбегались слушать его. Они читают сказки нелепые, а Господь, может, у дверей уж стоит…
Но так как эти стращания Господом у дверей повторялись слишком уж часто, это пугать перестало, и все считали уже такие угрозы простым приёмом красноречия для усилия значения собственных слов.
Старые рукописания, тихо курясь, догорали. Христиане вообще с большим удовольствием сжигали языческих авторов, и потому верные хвалили усердие Миррены…
— Ну, а что в Риме слышно? — спросил её кто-то.
Миррена была близка к высшим кругам общества, и потому её единомышленники твёрдо верили в её осведомлённость. Миррена, глядя, как поганые рукописания тихо превращаются в пепел, стала рассказывать, как идёт на Рим старый Гальба, как Веспасиан воюет в Иудее, как в Кампанье, под Бавлами, какая-то поселянка родила змею с рожками… Все стали ужасаться и гадать, что бы это могло значить… Но кто-то вспомнил, что нехорошо предаваться так празднословию, и старый Лин начал молитву…
LXIII. ЧИСЛО ЗВЕРЯ: 666
Волна преследований нововеров из Рима перебросилась и в Азию и захватила все крупные города. Но как в Риме вера была только предлогом для кровавых вакханалий, так точно предлогом была она и в других местах: когда хочется немножко позабавиться, повод человек находит легко. И тут, на востоке, было много отрёкшихся, и тут, как и в Риме, образовались маленькие ячейки наиболее упорных, и тут, как и в Риме, когда волна крови прошла, из ячеек этих снова началась работа верных…
Едва ли не самым важным центром стал, вместо Рима, богатый Эфес. Тут во главе верных стоял по-прежнему старенький Иоханан. Среди верных укрепилось мнение, что он не умрёт никогда и дождётся — за свою твёрдость в вере — пришествия Господа. За смертью Иакова старик счёл себя вправе возложить на главу свою золотой обруч, как, по примеру первосвященника, носил его Иаков: очень это было старику приятно — вознаградить так себя за верность Господу…
Вокруг него, творя легенду, уже работали, как это всегда бывает, языки. Рассказывали, что он ест только по воскресеньям и то только по одному финику. Верные в Эфесе вообще были ярыми вегетарианцами. В интересах вегетарианства они даже искажали предания. Такой аскет, как Иоханан Креститель не мог, по их мнению, есть акрид — вместо ??????? они писали ??????, то есть, другими словами, пророк ел не саранчу, а дикий мёд. И Иисус не мог есть на пасху барашка: в его слова они, не стесняясь, вставляли ?? — «Я не хотел есть с вами мяса на эту пасху». Они питали отвращение к вину, так что даже на братской вечере они употребляли воду. Они избегали умащения маслом и даже омовения были оставлены: хотели угодить Господу и грязью…
Об Иоханане с восторгом рассказывали, как раз, во время проповеди, он заметил в толпе сильного красивого юношу. Угадав его дарование, он поручил его местным старцам. Но, получив крещение, молодой человек увлёкся разгульной жизнью и стал даже во главе разбойничьей шайки. Узнав об этом, Иоханан без провожатых отправился в стан разбойников. Увидав его, молодец — его звали Дэмеас — бросился бежать, но старик, собрав все свои силёнки, побежал за ним, умоляя его остановиться. Дэмеас раскаялся и возвратился к церкви…
И много таких рассказов ходило среди верных о старом проповеднике.
Но и тут, как и в Риме, как и везде, молодое учение менялось изо дня в день. Под влиянием споров с иноверцами старенький руководитель эфесской общинки, сам того не замечая, набирал и от них меду душевного. Своё последнее откровение он считал, как всегда это бывает, самым истинным и предыдущие откровения, которые все, однако, оказывались теперь заблуждениями или, во всяком случае, истиной не полной… И так же, как в Иерусалиме погибший уже Иаков ставил во главу угла строжайшую верность старому и очень запутанному закону, как без следа пропавший Павел на первое место выдвигал веру, не сумев, однако, выразить и закрепить предмет этой веры, так Иоханан в основу всего полагал любовь. Это совсем не сходилось ни с учением иерусалимцев, ни с павликианством, но это не смущало старого пресвитера, и он провозглашал, что Бог есть любовь. Потом, под влиянием Александрии, он стал утверждать, что в начале всего был Бог — Слово, Логос. И то было хорошо, и другое было хорошо, и все было хорошо, потому что все было в том тумане, который так мил человеческой душе…
Когда, бывало, Иоханан слабел и не мог сам ходить, верные носили его на собрания на носилках, и там он повторял им только одно: детки, любите друг друга… Но слишком буквально принимать это приглашение никак не следует: это относилось только к деткам, да и то когда они во всем слушались старенького пресвитера. Твёрдый иудей, Иоханан не любил, а жестоко ненавидел Павла и неустанно и резко обличал этого враля и его последователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153