В дверях вырос раб.
— Как только вернётся домой Мнеф, чтобы он сейчас же явился ко мне. В боковой комнате, рядом, должны быть мои телохранители.
Тот низко поклонился и исчез.
Иоахим широкими шагами ходил из угла в угол своего огромного покоя: вся кровь кипела в нем и в глазах темнело от ярости. Он знал людей. Ему казалось, что уже никакая низость не может удивить его, и вот все же египтянин удивил. Игра негодяя ему была совершенно ясна: по закону доносчик получал большую долю состояния того, на кого он доносил. Собственно, закон требовал выдачи ему половины, но цезари и их окружение всегда устраивали так, что львиную долю они брали себе, а доносчику давали столько, сколько казалось им достаточным.
В дверь раздался условный стук, три удара. Это был Мнеф. Иоахим ощупал под тогой кинжал и ответил:
— Войди…
Вошёл Мнеф со своей обычной ласковой улыбкой.
— Где ты был так долго? — спокойно спросил его Иоахим.
— По твоему повелению, я был у божественного цезаря, господин, — отвечал египтянин, насторожившись. — Как ты повелел, я доложил цезарю, что всей суммы займа внести сразу невозможно даже и для тебя, что необходимо разбить её на ряд менее крупных взносов.
Иоахим хлопнул в ладоши.
У двери согнулся раб.
— Пусть войдут телохранители, — коротко уронил Иоахим.
В дверях выросли ряд гиганты-роксоланы, едва понимавших по-латыни.
— Взять его! — указал им на Мнефа Иоахим.
В одно мгновение Мнеф был окружён великанами. Он весь посерел: он слишком хорошо знал Иоахима.
— Собака! — с отвращением бросил тот ему в лицо. — Отвечай: не я ли подобрал тебя, беспомощного щенка, без роду без племени, в нищете? Не я ли дал тебе образование такое же, как и моему сыну? Не жил ли ты в доме моем как свой? Так или не так?
— Так, — с трудом отвечал Мнеф.
В нем крутился вихрь: все ли известно Иоахиму, или не все и, если все, каким чудом мог он узнать так скоро?
— И за все это… и не только за это… в моем завещании ты занимаешь одно из первых мест… и за все это ты не нашёл ничего лучше, как предать меня и сына! Тебе захотелось получить цену крови. Так или не так?
Весь серый, с дрожащими коленами, Мнеф опустил свою сухую голову: знает все, и отпираться бесполезно.
— Так, — едва выговорил он, стуча зубами. — Но… выслушай меня…
— Нет, собака, слушать тебя я не буду, — оборвал Иоахим. — Кто солгал раз, тот солжёт и второй раз. Ты — предатель. Сэм, — обратился он к старшему из телохранителей. — Отрежь ему тут же, на моих глазах, язык…
Египтянин завизжал и забился, но великаны-роксоланы держали его точно в железных тисках. Немного возни — и что-то красное сочно шлёпнулось на мраморный пол и египтянин без чувств ткнулся лицом в лужу собственной крови.
— Унесите прочь эту гадину, — сказал Иоахим с отвращением. — Пусть пока валяется в подвале. Ты, Сэм, отвечаешь мне за него головой. А теперь пошлите ко мне Исаака.
Рабы ещё подтирали кровь, когда явился Исаак, помощник Мнефа, уже пожилой иудей с умным, точно на замок запертым лицом. Он стал у дверей. Крови он не видел. Он не видел ничего вообще.
— Мнефа больше нет, — когда ушли рабы, сказал Иоахим. — Ты станешь на его место. Твоя судьба в твоих руках. Ты понимаешь меня?
— Понимаю, господин.
— Немедленно соберись в дорогу. Ты должен быстро достигнуть Иерусалима и передать Иосифу бен-Матафии деньги, которые я тебе дам. Это на покупку одного товара, о котором ему сказано. Но никто другой во всем мире знать этого не должен. И ты скажешь ему, что дело можно начинать.
— Слушаю, господин.
— Выедешь сегодня же… Как будешь готов, зайди ко мне взять деньги.
— Слушаю, господин.
— Иди.
Исаак склонился и исчез: он знал, что владыка любит, чтобы его понимали сразу.
Через два часа он уже выехал в Иерусалим.
Ночью Иоахим в сопровождении двух из своих телохранителей спустился в тёмный подвал. Мнеф пришёл в себя и тихо стонал. Иоахим с отвращением посмотрел на него.
— Вот в эту стену, — сказал он.
Великаны в две кирки стали выбивать нишу. Египтянин сразу догадался обо всем, затрясся и страшно завыл. Но его точно никто не слышал. И его, связанного, втиснули в нишу, и — замуровали живьём…
LII. ЗАГОВОР ПИЗОНА
Нестрашные, казалось, разговоры патрициев на вилле Эпихариды в Байи и на пирушках друг у друга под ударами Нерона все более и более складывались в настоящий заговор. Вероятно, ко всему этому у некоторых примешивалась и любовь к старому Риму, стране отцов, но главными двигателями дела были, как всегда, личные надежды, обиды и страсти. Дело вышло бы, может быть, из стадии разговоров и раньше, если бы не было внутри его столько трений, интриг и подкопов: не один Пизон хотел занять трон цезарей. А Нерон точно нарочно раздувал пламя. Казни продолжались. Уже погиб суровый Тразеа, который, умирая, разговаривал с киником Деметрием о бессмертии души и о способах разлучения её с телом. Погиб Петроний. Перед смертью — как это было в обычаях того времени — он написал ядовитое письмо Нерону, а умирая, кокетничал, по обыкновению, перед близкими:
— По крайней мере, хорошо хоть то, что я не поеду теперь с божественным в Ахайю. Бедные, что только придётся вам там вытерпеть!..
Как ив Нероне, в нем было много от актёра и не очень высокого вкуса: за несколько часов до смерти он распорядился нескольким рабам выдать вольную, а других — выпороть.
Погибли, отравленные, отпущенники Нерона, чудовищно богатые Паллант и Дорифор. Это они в своё время советовали Клавдию усыновить Нерона, они сделали его императором и получили награду свою — в чаше с ядом.
Гибель висела уже над многими головами. Заговорщики были накануне решительных действий, как вдруг измена разрушила все их планы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153