Сама река указывала путь казачеству, она же и убаюкивала их, как мать ребенка в колыбели. Они-то старшины, им не надо садиться за весла, спят себе на сене, укрывшись шерстяной киреей.
18
Третий день шли войска Богдана Хмельницкого по старому извилистому татарскому шляху. В лесах на их пути встречались овраги, заполненные водой, порой и нерастаявшим снегом, а в степи — рвы и озера. Ни хуторов, ни сел вокруг. Весенние ручейки сливались в реки, заливая следы конских копыт на дороге. Полки петляли за идущим впереди татарским отрядом. Ни выстрелов, ни даже громких голосов. Так пробираются только беглецы!
И неудивительно, что наемные немецкие рейтары из Кодацкой крепости не напали на след войска Хмельницкого. Они знали только, что Хмельницкий оставил плавни и углубился в дикие степи Причерноморья. Рейтары выслали конный дозор, чтобы разведать, куда идет войско Хмельницкого и каковы его намерения. Днепр своим могучим ревом, казалось, насмехался над их тщетными поисками, мча свои пенящиеся воды да раскачивая на волнах смытые им щепки.
— Ясно, этот ребелизант ушел-таки за Дунай, — решил комендант крепости. И тут же отправил гонцов в Чигирин, чтобы доложить об этом коронному гетману.
Хмельницкий неутомимо скакал на коне от одного отряда к другому, от Вешняка к пушечному писарю Дорошенко. Возле пушкарей и нашли его джуры.
— Трое воинов, сказывают, с Украины прибились сюда! — докладывал казак.
Богдан повернул коня и поскакал. Еще издали он узнал бывшего жолнера Лукаша Матулинского и двух утомленных долгим путешествием казаков. Истоптанные постолы, на казаках заплатанные жупаны, на Матулинском потертый лапсердак. Увидев Хмельницкого, казаки тотчас уселись на землю. Матулинский пошел навстречу гетману, протягивая руку для приветствия. Богдан соскочил с коня.
— Откуда, братец Лукаш? Наконец-то дождались мы тебя, воин. Давай обниму тебя, отдохни и ты на груди побратима. Разумно поступил, ежели попал к этим дуракам. А нам так нужна сейчас жизнь!..
— Я от полковника Назруллы, прошу…
— Мать моя родная! От моего побратима Назруллы?.. Так он жив, цел? Где прощался с ним в последний раз? Именно сейчас я вспоминаю этого настоящего воина, — ах, как мало их у меня, таких верных и преданных побратимов… — промолвил Хмельницкий, сжимая в объятиях жолнера.
— Полковник велел передать, чтобы мы утешили пана Богдана. Ведь он тоже движется к Днепру с целым полком храбрых казаков на помощь вам.
— С целым полком?.. Петр! Эй, казаче, джура, немедленно ко мне Вешняка или Петра Дорошенко! Мы идем на Желтые воды, пропади они пропадом! Хватит блуждать по этим татарским тропам! Теперь-то уже на Желтые воды, на казацкие дороги!
Казаки, пришедшие вместе с Лукашем, поднялись.
— И мы хотим кое-что сказать пану гетману. Ночью в Чигиринском полку встретились мы с Карпом Полторалиха. Томится казак, подговаривает людей идти на Запорожье, и просил передать, что, кроме полков сына гетмана Потоцкого, посланных прибрежными дорогами вам навстречу, коронный гетман отправил по Днепру сотню больших байдаков с несколькими тысячами реестровых казаков. На байдаках пушки, возы с порохом. Не преградить, говорят, дорогу с Низа приказал им гетман, а с корнем уничтожить все казачество на Запорожье. Сказывают, что сам генеральный есаул Иван Барабаш вместе с Караимовичем возглавили этот поход, дав клятву коронному гетману.
Хмельницкий обвел взглядом окруживших его старшин. И казалось, что за вихрем мыслей, пронесшихся в голове после такого грозного сообщения, он никого и не видит. Но длилось это лишь мгновение. Увидев Ганджу, соскочившего с коня, сразу обратился к нему:
— Вот что, Иван… — и посмотрел на клонившееся к закату солнце. — Бери полсотни своих смертников и мчись наперерез плывущим по Днепру реестровцам. — Помолчал немного, и на его лице засветилась ласковая, скорее отцовская, чем гетманская, улыбка. — Не воевать с ними посылаю тебя, нет… отвлеки их своими льстивыми разговорами, просись любой ценой к ним в отряд, прикинься дурачком или предателем… Только задержи их! Барабашу передай от меня, его кума, сердечный привет. Не бойся покривить душой, на войне это — оружие в опытных руках…
— Сказать куму, что ты возвращаешься на Украину, или утаить? — прервал Ганджа, заставив Хмельницкого еще раз задуматься.
В самом деле — говорить или скрыть? А может быть, было бы лучше с Желтых вод повернуть на Дунай. Болгары вон как ждут нашей помощи, чтобы освободиться от турок. А тогда бы уже вместе с болгарами, с придунайскими славянами ударить по польским шляхтичам…
Иван Ганджа стоял, держа коня в поводу, в ожидании ответа. Какой же ответ дать ему?
— Не я возвращаюсь, Иван, а казаки, люди наши, скажи, идут на Украину спасать своих близких от шляхетского нашествия!..
19
Всякие песни пели кобзари. На каждом байдаке разные, но все об одном и том же. Для казаков-гребцов с их тяжелыми думами только и развлечения что песня. Затягивали кобзари и «Марусю Богуславку», поглядывая на старшин. Особенно кобзари были осторожны на байдаке Илляша Караимовича и на байдаке Ивана Барабаша.
Гэ-э-эй, козачэ сыро-омо!.. —
словно военный призыв, покатилось по Днепру.
Та не пый мэду, горилочкы…
На свит билый роздывыся,
До долэнькы козачои,
Гэ-э-эй, сиромашный, прыгорныся!
Казаки улыбались, переглядывались, словно ласкали глазами изменчивую чернобровую шинкарочку. А белый свет… вот он перед ними в волнах Днепра, в манящих безграничных просторах, на заросшем шелюгой берегу да в неразгаданном завтрашнем дне.
Ой, куды плывеш, човнэ-дубэ,
Дэ прыстанэш, мий голубэ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183