Не удержишь ничем.
И к другим присматривается Савка. Молчаливо, исподлобья.
Робеет Савка перед Яковом. Тот похож на одичавшего жеребчика, не знавшего хомута. Словно мир - веселая степь, где вволю корма и тепла.
- Ты на мальчишку похож, - сказал Якову Зашиба, сын колдуна Волоса, черный, будто кащей. - Говорят, к старости в детство впадают.
Яков расхохотался.
- Для мальчишки земля - сказка, и он ищет чудеса. Что же в этом плохого?
"Конечно, жеребчик, - подумал Савка. - В мальчишестве все жеребчики. А как оденут хомут и впрягут в телегу, так и глаза потускнеют, вылезут ребра и подогнутся коленки. Будешь смотреть под ноги и дремать на ходу. И Тишате моему та же участь".
Ночевали в маленькой деревеньке на три двора.
Яков с наслаждением вытянулся на печи, разморенный теплом. Задремал и проснулся оттого, что зудели спина и руки. На полу вповалку храпели ушкуйники. Яков зажег лучину. По закопченной стене ползали клопы. Они вылезали из щелей, проворно бежали на потолок и падали оттуда легкими капельками. Яков стал сшибать их щелчками и палить лучиной.
Потом изругался и вышел на крыльцо. Оно было скользким от инея. Столбы покосились, как покосилась и сама изба.
На завалинке сидели колдунов сын Зашиба, Омеля и еще несколько ушкуйников.
- Завсегда она сзади идет, - рассказывал Зашиба. - Почуешь вдруг, что в затылок дышит, обернулся - хвать! А ее уж нету, пусто в кулаке. Так она и ходит.
- Кто? - спросил Яков.
- Беда. Есть маленькие беды, а есть главная. Мне бы вот ее встретить и хребет заломить.
- Ты хоть видел ее в глаза?
- Не-е. А вот скажи, рождается человек и есть у него руки и разум. И каждый своим велик и с другим не схож. Только один родился сразу боярином, а другой лапотником.
- Так господь предрешил.
- А что он так предрешил? Сказывают, прежде все боги жили вместе и ели из одной чашки. И наш Христос, и дедов Сварог, и заморский Аллах, и все, какие есть. Перессорились они, споря, кому первым быть, и ушли со своими племенами в разные концы земли. С той поры и затевают племена вражду меж собой, потому что их боги в ссоре.
- Голова у тебя всякой всячины набита, - рассердился Яков.
- Это верно, набита, - согласился Зашиба.
Не то волнует Якова, не божьи споры. Манит его мутная лунная даль, будто откроется за нею такое, о чем всю жизнь тосковал. А тоска эта хуже бессонницы.
Говорят, человек поймет, что есть родина, когда потеряет ее. Говорят, прозреет он и поймет, что есть жизнь, в последний ее миг. Что ищут на земле люди? Что ищет он, Яков, сын кривого Прокши?
- Явился однажды господь перед умирающим с голоду, - снова стал рассказывать Зашиба. - Сказал: - Что ты хочешь? Проси - и я тебе дам.
- Дай хлеба, - сказал умирающий с голоду.
- Только хлеба? - удивился господь бог. - Проси лучше золота. На золото ты купишь еды сколько хочешь.
- Дай золота, - сказал умирающий с голоду.
- Только золота? - спросил господь. - Я могу дать тебе власть и все богатства твоих подданных будут твоими.
- Дай власть, - взмолился умирающий с голоду.
- Ты просишь только власти? - усмехнулся господь. - Все можно взять силой, кроме любви. А любовь дороже всех сокровищ.
- Дай мне любовь, - запросил умирающий с голоду.
- Я могу дать тебе любовь, - сказал господь. - Но разве только в одной любви счастье?
- Дай мне счастье! - закричал умирающий.
И умер с голоду.
Зашиба вздохнул:
- Вот так.
Яков взял Зашибу за плечо и заглянул в лицо.
- Правду говорят, что ты сын колдуна?
- Правду, - серьезно ответил Зашиба. - А про правду и кривду тоже есть такой сказ...
- Хватит, - остановил его Яков. - И вкусным отравиться можно. Если без меры потчуют.
- Не-е, - замотал головой Омеля. - От переедания еще никто не умирал.
А утром, когда собирались в путь, Омеля вдруг захохотал:
- Ему, недоумку, кроме хлеба, и не надо ничего. А он, вишь ты, счастья захотел.
Пока добирались до Устюга Великого, маленького городишки, из-за которого шли раздоры у новгородцев с суздальским князем, пала зима.
Переснарядились по-зимнему. И снова студный ветер сушит щеки, а рубаха мокра от пота.
Падает медленный снег на черные огнища на местах ночевок, падает на широкий лыжный след, уходящий вверх по Вычегде. Кружится над истоптанным болотом, где волки рвут брошенную ушкуйниками голову сохатого и хватают залитый кровью снег; над землянкой охотника-пармека, где причитают женщины, потому что чужие люди на лыжах унесли с собой весь запас рыбы и мяса.
Парма... Тайга... Есть ли ей конец на земле? Тишина и снег, расписанный следами зверюшек и птиц. Чудится, что где-то в ее глубине, за дремлющими елями откроется вдруг хрустальное царство мороза и лешего.
В верховьях Вычегды, близ волоков к Печоре и Каме, стоит почерневший домишко с изгородью. Видимо, это и есть Помоздинский погост. Яков еле сдержал себя, чтобы не побежать к нему во весь дух.
Избенка была пуста, с заиндевелыми внутри стенами и запахом гнили. Столешницу выгрызли крысы, в углах бахрома тенет и копоти.
А вокруг - ни следочка.
Ушли от избы подальше, стали рубить шалаши и нодьи. Нарочно весело и шумно, чтоб забыть запустенье и холод покинутого жилья.
Хлещет тишину топорный перестук. Мягко падают, прошуршав, снежные шапки с еловых лап и долго не оседает колючая белая пыль. Мелко вздрагивают ветки. И вдруг тяжелое дерево, словно выпрямившись от боли, замрет и рухнет со свистом, ломая мерзлые сучья.
Яков думает о Помозде и его сыновьях. Вернулся к избенке, постоял, сняв шапку, и поклонился ей, перекрестившись. Земля - мачеха. Куда ни беги - везде мачеха.
Вернулся к ушкуйникам притихший, будто враз осунулся и потемнел лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12