– Мы ведь уже говорили о том, что даже в аду сохранится память о земных наслаждениях. – Он помолчал. – Ты бы, наверное, удивилась, узнав, сколько нас – таких, как я. Величайшие цивилизации древности тоже находили блаженство в мужской заднице.Я поморщилась.Прости мне такую грубость, Алессандра. Но лучше уж тебе с самого начала узнать меня. Ведь нам же придется теперь проводить время вместе.Он поднялся, чтобы снова наполнить себе бокал. Я смотрела, как он пересекает комнату. Теперь его потрепанная красота и заученное изящество почти раздражали меня. И как я раньше не заметила? Неужели я настолько замкнулась на себе самой, что разучилась понимать очевидные знаки?– Что до Страшного суда, – продолжал он, – что ж, вверюсь судьбе. В тех же песках пребывают богохульники и ростовщики, и им уготованы куда более тяжкие муки. Мне кажется, даже если бы я никогда не томился по юной мальчишеской плоти, рая мне все равно не сподобиться. Как бы то ни было, я разделю наказание адским пламенем с другими такими же грешниками, как и я. И окажусь в весьма благочестивом обществе. Поверь мне, если бы всем этим полчищам содомитов не приходилось постоянно скрываться, клянусь, ты бы увидела в их толпах немало тонзур!– Не может быть!Он улыбнулся:– Алессандра, для образованной девушки ты очаровательно наивна.Ну нет, уже не наивна, подумала я. И посмотрела на него. От выражения недовольства не осталось и следа: к нему вернулись добродушие и веселость, и я помимо собственной воли почувствовала к нему прежнюю приязнь.– Во всяком случае, вы не сможете сослаться в свое оправдание на то, что толкнула вас к этому холодность жены, – спокойно заметила я, и он, похоже, смутился. – Как тот содомит, о котором Данте рассказывает в шестнадцатой песни. Он ведь говорит что-то подобное? Не могу вспомнить его имя.– А, ну конечно! Лука Рустиччи. Человек без каких бы то ни было общественных заслуг. Ходят слухи, что он был более купцом, чем ученым. – Кристофоро улыбнулся. – Да, Томмазо говорил, что найдет мне жену, которая будет знакома с «Божественной комедией» не хуже меня. – Я опустила глаза. – Прости! Я вижу, его имя причиняет тебе боль.– Ничего. Переживу, – ответила я, ощущая, как слезы опять подступают к глазам.– Очень на это надеюсь. Я бы меньше всего на свете хотел стать причиной гибели столь небычайного ума.– А также утраты жены-ширмы. Он рассмеялся:– Ну вот! Я рад, что ты стала прежней. Мне куда больше нравится, когда ты шутишь, чем когда жалеешь себя. Ты сама знаешь: ты великолепная молодая женщина. – И я снова взглянула на мужа – о, если бы его похвалы согрели мне не только душу, но и тело. – Итак. Пожалуй, нам стоит поговорить о будущем. Как я тебе уже сказал, этот дом отныне твой. С библиотекой, со всем собранием предметов искусства. Ты можешь распоряжаться всем этим по своему усмотрению – за исключением кабинета. Это тоже часть сделки.– А вы?– Я нечасто буду беспокоить тебя. Мы станем появляться вместе на каких-нибудь государственных торжествах – если только от нашего государства еще что-нибудь останется. В остальное время я редко буду дома. Это все, что тебе следует знать.– А он будет сюда приходить? – спросила я.Он спокойно взглянул на меня:– Он же твой брат. Для родни это только естественно. – Он слегка улыбнулся. – Дело в том, что в городе уже не так безопасно, как прежде. – Он немного помолчал. – Скажем так: время от времени он будет здесь появляться. Но не сейчас, не сразу. – Вы – тонкий политик, – заметила я.Он пожал плечами:– Мужчина должен управлять рабами, как тиран, детьми, как государь, а…– …а женой – как политик, – закончила я за него. – Не уверена, что Аристотель имел в виду именно это.Он рассмеялся:– Наверняка. В остальном – поступай так, как хочешь. Сама решай. Только не губи свою жизнь, Алессандра. Ты бы поразилась, узнав, что творится в спальнях нашего благочестивого города. Подобные браки совершались и раньше. Но ты же не хочешь походить на других. Если бы мои ласки обременили тебя дюжиной детей, ты бы согнулась под тяжестью забот. Только подари мне единственного наследника – и я больше никогда не буду тебя тревожить. – Он помолчал. – Что касается твоего удовольствия… Что ж, это тоже твое собственное дело. Все, о чем я тебя прошу, – будь благоразумна.Я глядела на свои руки. Внутри у меня болело меньше, чем раньше, хотя какое-то жжение все еще оставалось. Как узнать, появился ли ребенок в утробе? По наслаждению? А какого наслаждения я хочу больше всего в жизни?– Вы позволите мне рисовать? Он пожал плечами:– Я же сказал: делай все, что тебе нравится. Я кивнула.– А еще я хочу увидеть французов, – твердо заявила я. – Я хочу сказать – увидеть вблизи. Когда в город войдет армия Карла, я хочу идти рядом, по улице, и своими глазами наблюдать, как совершается история.Он сделал едва заметный жест:– Что ж, хорошо. Ты увидишь их. Не сомневаюсь, это будет весьма торжественный въезд.– Вы пойдете со мной?– Не думаю, что без меня ты будешь в безопасности.Между нами снова пролегло молчание – казалось, его имя витает всюду.– А как же Томмазо?– Теперь мы с тобой – муж и жена. Нам пристало появляться вместе. – Он поколебался. – Я поговорю с Томмазо. Он все поймет.Я опустила глаза, чтобы мой муж случайно не заметил в них искорки торжества.– Ну? У тебя есть еще какие-нибудь просьбы, жена?– Нет… – я помедлила, – муж.– Хорошо. – Он поднялся с кровати. – Прислать к тебе твою служанку?Я покачала головой. Он нагнулся, и я на мгновенье подумала, что сейчас он поцелует меня в лоб, но он только легонько коснулся пальцами моей щеки. – Спокойной ночи, Алессандра.– Спокойной ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123