Пробираясь между еще не остывшими воронками от выпущенных из баллисты камней, мы пересекли задний двор. Там, где каменные снаряды разрыхлили землю, лежала синяя зола. Узкий проход под арчатым сводом вел на кухню; мы миновали ее довольно быстро, но все же я успел уловить запах черствого хлеба, оставленного в открытых печах, и у меня засосало под ложечкой. Я уже два дня не ел горячей пищи.Мы поднялись по лестнице, пересекли аллею. Несколько рыцарей стояли, прислонившись к зубчатым стенам, у большинства из них лица были чем-то размалеваны.— Кровь и уголь, — пояснил наш провожатый.Рыцари молча и угрюмо оглядели наш отряд, один остановил взгляд на мне и слегка улыбнулся — то ли приветственно, то ли насмешливо. Щеки и лоб у него были в крови.«Кто ты? Неужели ты надеешься отыскать здесь, в этом аду, какой-то смысл, найти свет в этом мраке? Ты и впрямь на это надеешься?»Идя по краю, я угодил левой ногой в дыру в полу, взглянул вниз и увидел там груды тел. Рамон схватил меня за шиворот кольчуги и вытащил из ямы.— Смотрите себе под ноги, — велел наш проводник. — Эти отверстия предназначены для кипящего масла, а не для того, чтобы в них проваливались наши воины. Если масло попадет на лицо, лица в тот же миг не станет.Мы вошли в башню и взобрались вверх по винтовой лестнице; тогда проводник снова заговорил:— Когда началась осада, мы сбросили с этой башни нескольких неверных. Мы наняли их для работы на кухне всего за пару недель до осады, а они оказались шпионами Бейбарса — дон Лорн застал одного из них за рисованием чертежа крепости.Сверху перед нами отчетливо предстали Сирийские горы — ряд покрытых снегом вершин. Над долиной стелилась легкая дымка, тут и там виднелись черные пятна — деревеньки, еще не очнувшиеся ото сна. В предгорьях темнели островки леса, на западе простирался океан — ни кораблей, ни порта, лишь синева, поблескивающая под первыми лучами солнца. Вблизи, вокруг замка, белели палатки лагеря мусульман. Больше всего их было с южной стороны, откуда доступ к крепости был самым легким, без крутых подъемов, словно сама природа приглашала на штурм. Мусульмане заняли наружную стену и подняли свои баллисты на вершины тамошних башен. Мусульманские воины склонили головы к земле, точно поклоняясь могуществу своих орудий.Оглянувшись назад, я увидел замок во всей его красе — целый город, высеченный из камня. Между постройками, сверкавшими серебром в ярком утреннем свете, вились пустынные улочки. Камни были подогнаны так идеально, что между ними не видно было известки. Башни — круглые и квадратные — замерли, словно часовые на посту. Христианские караульные на парапете напоминали скульптуры древних воинов, высеченные из грубого камня.Я взглянул на восток. Там вставало солнце, разливая оранжевый и пурпурный свет по пыльным хребтам холмов. Щеки мои покалывал холодный ветер.— Смотри, Франциско, на красоту, сотворенную Господом, — произнес дядюшка Рамон за моей спиной. — Даже Бейбарсу не под силу остановить восход солнца.Не успел Рамон договорить, как в мусульманском лагере раздался протяжный вой, звучавший все громче и скоро превратившийся в резкий свист. Я поднял глаза и увидел огромный каменный шар, словно падающее с небес солнце.От удара меня отшвырнуло к стене, мир вокруг почернел. Я летел, безмятежно парил в облаках и смотрел вниз на сражение, на товарищей на башне, на мусульманский лагерь. Видел бесконечную череду неверных в красных тюрбанах верхом на горбатых верблюдах. Концы закрученной как змея ленты тюрбанов трепетали на ветру, то и дело закрывая лица мусульман. Наверное, эти люди явились из Аравии, слетелись сюда, словно стервятники, в ожидании, когда падет великая христианская крепость.Не знаю, существовало ли все это на самом деле. Резкая боль в голове вернула меня на вершину башни.Перед глазами у меня плыло, я пытался сесть, а Андре стоял передо мной на коленях, что-то кричал мне в лицо. Я не слышал слов, в ушах моих звучало лишь негромкое эхо реплики Рамона: «…красоту, сотворенную Господом».Сквозь копоть и дым я пытался разглядеть остальных членов ордена Калатравы. Неподалеку ковылял Диего Понсо, ему оторвало правую руку и плечо, на ветру позвякивали окровавленные и погнутые кольца его кольчуги. Лицо Диего выражало праведное негодование, словно мусульмане нарушили некое молчаливое соглашение, когда начали стрелять, не предупредив тех, кто находился на башне. Диего упал на колени, а затем опрокинулся навзничь, как подрубленное дерево.Я взглянул на свои ноги и заметил на колене какой-то яркий клочок, напоминавший кусочек бархата. Я хотел стряхнуть его, но он прилип. Я пригляделся: то был темный локон напомаженных волос с клочком бледной кожи, похожей на раздавленную яичную скорлупу. Я узнал эти волосы — они принадлежали барону. Это было все, что от него осталось. Барон Густав Берньер до конца тщательно следил за своей внешностью.Андре продолжал что-то кричать; теперь я слышал его голос, но он доносился будто издалека.— Неверные нацелили свои орудия на башню, — кричал Андре. — Мы уходим немедленно, пока не упал следующий камень.Он помог мне подняться.Пришли еще воины, чтобы снести вниз по лестнице раненых. Я спускался, обхватив Андре за шею, но к тому времени, как мы добрались до низа, я уже мог идти сам. Воины, мимо которых мы проходили в аллее, укрылись за каменными стенами в ожидании следующего залпа. Рыцари ордена Калатравы направились вслед за дядюшкой Рамоном в часовню, где нас ждал дон Лорн.Кроме барона Берньера и полковника Делакорта на башне погибли одиннадцать членов ордена Калатравы, одиннадцать моих собратьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112