– В Париж, – ответил Дебоширин.– А где это? – спросил шофер. – Налево? Направо?– Ох, уж это мне французское легкомыслие, – проворчал Дебоширин. И вслух указал:– Поезжайте на северо-запад.– А где тут северо-запад? – удивился шофер. – Я в этих местах полгода не был.– Идиот! – простонал Дебоширин.– Тут все изменилось, – сказал шофер, – новый кегельбан открыли у дороги. Где теперь северо-запад, ума не приложу.– А где он был раньше? – спросил Дебоширин.– Там сейчас багажный конвейер, – ответил шофер.– Вон Эйфелева башня, – закричал Красноперов, – я ее сразу узнал. Прекрасный ориентир!– Какая еще Эйфелева башня, – возразил шофер, – да ничего подобного. Это станина для американской баллистической ракеты.– Поезжайте, – сказал Дебоширин, – сориентируемся в дороге. 9. В ПАРИЖЕ Они летели по узкому и ровному, как выстрел, шоссе мимо густых зарослей жимолости. Ветки с шуршанием задевали борта автомобиля. Белые, сияющие воды Уазы несли изысканный груз облаков. Иногда дорога сбрасывала гнет полосатой запутанной тени кустарников. И тогда солнце отчаянно бросалось под колеса новенького «Рено».У обочины косо стояла машина. Хозяин, нагнувшись, притирал клапана.– Как ехать в Париж? – спросил Дебоширин. Хозяин шевельнул губами и кончиком сигареты указал направление.– Разворачивайся, – сказал шоферу Дебоширин. Они развернулись и поехали дальше. Вдоль шоссе стояли дома под красной черепицей. Белели окна, задернутые легкими марлевыми шторами.– Шестнадцать лет живу в Париже, – сказал Дебоширин, – надоело! Легкомысленный народ! Все шуточки у них. Ни горя, ни печали. С утра до ночи веселятся. Однажды я не выдержал. Лягнул себя ногой в мошонку. Мука была адова. Две недели пролежал в больнице. Уколы, процедуры. Денег фуганул уйму. Зато душою отдохнул. Почувствовал себя, как дома. Пока болел, жена удрала с шофером иранского консульства графом Волконским. С горя запил. Все дела забросил. Партийный выговор схватил. Зато пожил, как человек. По-нашему! По-русски!..Через несколько минут они достигли Парижа. Промчались вдоль решеток Люксембургского сада.– Хватит, – говорил Дебоширин, – надоело! Балаган, а не держава. Вот, например, говорят – стриптиз, стриптиз! Да что особенного?! Видел я ихний стриптиз. То ли дело зори на Брянщине! Выйдешь, бывало, на дальний плес. Малиновки поют. Благодать. А что стриптиз?! Вырождается ихний стриптиз. В «Фанданго» подвизается мадемуазель Бубу. Раздетая девка, не больше. То ли дело мадемуазель Кики, оставившая сцену после замужества! Та была поистине обнаженной. И обе в подметки не годились мадемуазель Лили. Лили была совершенно голой!..«Рено» затормозил у помпезных ворот отеля «Невеста моряка».– Ну вот, – сказал Дебоширин, – приехали. Тут вам забронирован номер. Отдохните, примите ванну. К семи вас будет ожидать мсье Трюмо. Увидите его в пресс-баре. Трюмо – известный французский поэт, композитор, режиссер. Трюмо расскажет вам о бунинских архивах.– Мерси, – сказал Красноперов, – вы очень любезны.– Надеюсь, вам здесь понравится. Отличная кухня, просторные номера. Главное – обратите внимание на их хозяйку.– Непременно, – сказал Красноперов, – мерси.– Ну, до вечера… 10. СНОВИДЕНИЕ Лифт, тихонько звякая, остановился на площадке шестого этажа, филолог отворил дверь. Принял душ. Заказал себе в номер омлет и бутылку кефира.В дверь постучали.– Как чувствует себя русский гость? – поинтересовалась хозяйка.Хозяйка была стройная, высокая и легкая – тень кипариса. Она стояла на пороге. При этом мчалась ему навстречу. Одновременно пятилась назад. А глаза ее – два ялика, две шлюпки, две пироги – звали Красноперова в открытое море удачи.Филолог якобы ринулся к ней. Сорвал одежду. Буйно кинул женщину в заросли папоротника. Могучими и нежными ладонями развел ее колени…– Мерси, – сказал Красноперов, – я всем доволен.– Не стесняйтесь, – произнесла хозяйка, – будьте как дома. Девиз нашего заведения – комфорт, уют и чуточку ласки.Женщина ушла, и Красноперов застенчиво опустил бедноватые свои ресницы.С улицы через распахнутые окна доносился шум толпы. Звенели крики мальчишек-газетчиков. Наводило грусть пение уличных артистов.На паркете вздрагивал зеленоватый отблеск рекламы хвойного мыла.Мой друг взволнованно шагал по комнате. Затем свернул ратиновое пальто. Сунул его под голову и заснул.По бульвару Капуцинов шел уж. Он был в свитере и застиранных джинсах. Нарядные девицы, глядя ему вслед, кричали:– Рожденный ползать летать не может!– И не хочет, – реагировал уж. Затем серьезно добавлял:– «Песня о Соколе» – далеко не лучшее у Горького. Как минимум – в художественном отношении. Если разуметь под художественностью комплекс средств, усиливающих эмоциональное воздействие на читателя.По этой единственной реплике можно было судить о высоком интеллекте ужа. Однако девчонки игнорировали его замечание. И шли себе дальше, заворачивая на ходу все гайки.Уж грустно продолжал:– Какая разница – где твое место? В небе или среди холодных камней! Главное, чтобы жизнь твоя была украшена сиянием добрых побуждений. Благородные идеалы – единственное, что поднимает нас до заоблачных высот…И он принялся насвистывать свою любимую мелодию в ритме ча-ча-ча:Уж! Небо осенью дышало, ча-ча-ча!Уж! Реже солнышко блистало, ча-ча-ча!..Уж двигался по людной магистрали. Навстречу шли четверо полицейских. Между ними, прихрамывая, ковылял Сокол в наручниках. Полицейские вели его туда, где блестела красным лаком закрытая машина с решетками на окнах. 11. НЕЛЬЗЯ Филолог проснулся, обрел сосредоточенность. Сунул ноги в остывшие шлепанцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9