Толпа приветственно завопила.
Сконфуженный и разозленный, Джимми пнул его в зад. Подошва сандалии попала противнику в левую ягодицу как раз в середине поклона с раскинутыми руками, будто он собирался взлететь. И он, естественно, взмыл над землей, пролетел шесть футов в лебедином нырке и кувыркнулся через барьер в толпу.
Голиаф Джонс, на полголовы выше остальных, расчистил себе путь через упавших.
– Не знаю, кто он, но только не охранник. Смотрите, как он одет – как проститутка-трансвестит!
– Я не такой! – ответил Джимми. – Я – Давид, из Библии который.
– Он – Давид? – спросил кто-то из толпы. – В платье и в сандалиях с ремешками? Содомит он!
– Со-до-мит! Со-до-мит! – скандировала толпа.
– Давид я, черт побери! – заорал Джимми. – Давид!
– Давид, говоришь? – Голиаф Джонс ступил на пандус. – Меня всю жизнь доставали шуточки насчет Давида, пришло время расплатиться за них. – Он стал демонстративно закатывать рукава своего балахона. У своего помощника он взял бейсбольную биту, ткнул ею справа от себя и сказал: – Сейчас твоя башка полетит за изгородь, сосунок.
Джимми наткнулся спиной на закрытые двери. Проглотил слюну. Дубинки нет. Никакая полиция сюда не едет. Толпа размахивает факелами, становясь с каждой секундой все агрессивнее. Джимми подумал об отступлении, но ведь стоит ему только повернуться, чтобы открыть дверь, мужик с битой тут же окажется рядом.
Пальцы наткнулись на рогатку, и он вспомнил, как разогнал напавших на Джинджер безбожников. Если удастся удержать главаря от нападения хотя бы на несколько секунд, он сможет вбежать внутрь, запереть двери и вызвать помощь.
Джимми осмотрел мостовую в поисках камня. Очевидно, угрозы уборщикам со стороны мистера Траута дали свой результат – в портике не было ни пылинки. Единственное, что нарушало чистоту, – это комок жевательной резинки, прилипший к резному лотосу на одной из местопотомско-финикийско-греко-римско-египетских колонн.
Одним движением Джимми сдернул с пояса рогатку и оторвал резинку от колонны. Она еще была наполовину мягкая, и потому он скатал ее между ладонями в шарик, положил в кожаное гнездо, поднял рогатку, оттянул резину и выстрелил.
Розовой ракетой резинка влепилась в лоб Голиафу Джонсу, издав громкий чавкающий звук. Джонс с воплем рухнул на колени.
К нему подбежала женщина в чепце. Приняв прилипшую ко лбу розовую резинку за кровавую рану, она завизжала:
– Он его убил! – и упала в обморок.
– Голиафа убили! – разнеслось по толпе.
– Содомит его застрелил!
– Прямо в мозг.
– Все кровью залито…
Ошеломление перешло в ярость. Джонсы бросились мимо павшего предводителя, к пандусу.
Пораженный собственной меткостью и убойной силой Двойной Резинки, Джимми несколько секунд таращился на сраженного Голиафа. Слишком долго таращился. Он повернулся открыть дверь, но толпа настигла его, чья-то рука схватилась за килт и дернула, другая уцепилась за лодыжки, третья за локоть. Трое, потом четверо, потом пятеро свалили его на пандус
Голиаф, растянувшись на асфальте, почесал зудящий лоб и пробормотал:
– Черт побери, это же просто жвачка, – но никто не услышал.
Спортсмены в задних рядах хлопнули друг друга по ладоням и крикнули:
– В бой!
Один из гонщиков с выбиванием, все еще думая, что участвует в марше Клана, выкрикнул:
– Вздернуть его!
Предложения нашлись у всех:
– Нет, сжечь его!
– Повесить содомита!
– Повесить, а потом сжечь!
57
Шики Дун шел к Залу Мумии, когда возобновившиеся крики у дверей заставили его замедлить шаг. Сперва он усмехнулся, поняв, что шум отвлечет охранника, но потом выкрики: «Пустите!», «На помощь!» и гневные приказы: «Вздернуть его!», «Сжечь содомита!» и «Распни его!» заставили его задуматься. Слишком долго Шики был жертвой, чтобы игнорировать призыв о помощи от другого бедного чмо, который будет вот-вот утоплен и четвертован разгневанными массами. Попавший в беду, сообразил Шики, наверняка тот охранник, молодой индеец, которого Шики сегодня собирался перехитрить, но который, как помнил он по встрече у Пончо, не такой уж плохой парнишка, да еще получивший неприятности по вине женщины, – что он тоже хорошо мог понять.
– Погоди, Фенстер, – сказал он, – я скоро вернусь.
Может быть, думал он, бегом поспешая к входу, надо найти телефон и вызвать копов, чтобы прекратить линчевание, или вываливание в смоле и перьях, или какую там еще мерзость придумали для молодого охранника. А выполнив гражданский долг, он сможет вернуться к Фенстеру и освободить его.
Но первый же взгляд в выбитое окно металлической двери ясно дал понять, что если Шики не будет действовать сам, беднягу скоро поджарят. В подстрекателях он узнал клан Джонсов, обращенных Пэтчем. Они уже зажгли конфетную тележку в форме вавилонской колесницы и кидали в огонь обломки скамеек и содержимое мусорных ящиков, явно собираясь сделать из молодого Джимми Пера факел.
– Я-то что могу сделать? – сказал Шики.
Но, не успев еще договорить вопрос, он уже знал ответ. Вынув из-за пазухи Гудини, он поставил собачку на пол и велел: «Место». Гудини сел, склонив голову набок, и смотрел, как хозяин развязывает ботинки, снимает с плеч подтяжки комбинезона, переступает через упавшие штаны и трусы, снимает рубашку, и наконец, снимает с головы шляпу, парик, очки и бороду. Взяв в ладонь какой-то мелкий предмет из кармана, Шики открыл двойные двери и вышел в портик таким же голым, каким был в тот день, когда мамочка вскрикнула: «И ради вот этого я терпела девять месяцев адских мук?»
Набрав побольше воздуху, Шики встал на верхней ступени, поднял руки и воззвал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124