Они яркие. А девушка, сидящая сейчас рядом с ним, не в пример им старается быть как можно незаметнее.— Я думаю не о том. Я пытаюсь отвести разговор от больной темы. Это нехорошо, я знаю…— Милая Мария. Вы позволите вас так называть? — мягко улыбнувшись, обратился к ней молодой аристократ. — Вы чудесная девушка. И вы совершенно не походите на всех артисток, которых я когда-либо встречал. Те сказали бы: «Ах, как жаль, что она умерла… Не потанцуете ли со мной, мне так грустно».— Мне действительно грустно.Александр поднялся и, галантно поклонившись, предложил ей руку:— Позвольте пригласить вас на танец.— Вы думаете, что я бесчувственная артистка? — Она усмехнулась.— Вы такая же бесчувственная артистка, как я великолепный танцор. Я готов говорить с вами о вашей подруге столько, сколько вам нужно. Но не сейчас. Сейчас вам стоит отвлечься. Идемте, а то вы расплачетесь, и все решат, что вы готовите себя не на эстраду, а в хор плакальщиц.Общество жестоко.— Вы все знаете об обществе? — Она поднялась, позволив ему увлечь себя на танцплощадку.— Общество везде одинаково. Нет более бездушного человеческого сборища, чем свет. Уж поверьте мне.Танцевал он не так плохо, как обещал. По крайней мере, он весьма уверенно вел партнершу и ни разу не наступил на ее новенькие, купленные в дорогом магазине туфли.— Если вы и на тайском так же читаете… — шепнула ему Маша.— Увы.— Ах, ну вот ты где! — Бобров бесцеремонно налетел на них и прекратил танец. — Саша, ты мне страшно нужен. Я должен тебя кое-кому представить.— Серж, — едва сдерживая возмущение, сухо заметил сэр Доудсен, — мы танцевали. Простите, Мария, — он поклонился ей.— Да? — искренне удивился меценат и развел руками:— Не заметил.Он был явно не в себе. Взгляд его как-то ненормально пылал, щеки, и без того не бледные, теперь были похожи на половинки огромного помидора. Ко всему прочему он еще и нервно озирался.— Маша, я уведу твоего кавалера. Уж прости, детка.Он схватил аристократа за руку и поволок к барной стойке.— Не стоит называть ее «детка», — не выдержал сэр Александр. — Она этого не заслуживает, как бы вы к…— Да забудь ты на минуту о Маше! — нетерпеливо перебил его меценат и, резко остановившись, развернулся к нему.Аристократ со всего маху налетел ему на грудь. — Бобров и этого, казалось, не заметил.— Помнишь, я говорил тебе о ней! — перешел он на жаркий шепот.— О Марии?— Да черт с ней!— Выбирайте выражения! — возмутился сэр Доудсен и, высвободив руку из его пальцев, отступил на шаг.— Ладно, прости, — быстро согласился Серж. — Я говорил тебе о даме. Ну, вспомнил? О ТОЙ даме!— Честно говоря, я предполагал, что вы говорили о Марии, — озадаченно промямлил Александр.— Далась тебе эта Мария! Мария, Мария, — меценат закатил глаза. — Я тебя сейчас представлю.Он опять схватил его за руку и поволок вперед.— Вот, — он наконец остановился и, отступив в сторону, явил глазам сэра Доудсена красивую брюнетку с греческим профилем и гордо вскинутым подбородком, — Наталия Касальская.— Весьма польщен, — Александр поклонился.Где он уже слышал эту фамилию?— Что будем пить? — засуетился пылкий влюбленный — Мартини, ты же знаешь, — грудным голосом произнесла красавица.Александр взглянул на нее — ни дать ни взять роковая женщина. Таким на грудь нужно таблички вешать, как на кабинку с высоким напряжением: «Опасно для жизни».Хотя зачем? Она сама — ходячая табличка. Дама была потрясающе красивая. Она находилась как раз в том возрасте, когда образ ее уже не портила девичья наивность, когда все черты, все линии тела уже оформились. Она выглядела совершенной и абсолютно неприступной. Наталия была высокой, чуть ниже самого Александра, и строй ной, но не хрупкой. Она царственным жестом приняла бокал с мартини, медленно, закрыв глаза, сделала небольшой глоток. Все ее движения дышали чувственностью, столь свойственной, что называется, дорогим женщинам.Александр за свою жизнь таких перевидал немало. И тем не менее слегка ошалел от созерцания этой богини, словно для прогулки спустившейся к простым смертным. Он вырос среди подобных ей — высоко ценящих себя. Но в отличие от них она действительно была красавицей.— Мы говорили о миниатюрах Тороса Рослина, — очень тихо сказала она. Настолько тихо, что окружающие должны были вслушиваться, затаив дыхание, чтобы разобрать слова. — Смешно.— Что же смешного в миниатюрах Тороса Рослина? — удивляясь все больше и больше, спросил сэр Доудсен, который представить себе не мог, что Бобров способен рассуждать не только об этом редко произносимом в наши дни имени, но вообще о живописи. — Это, если мне не изменяет память, представитель киликийской школы?— Смешно, что ни я, ни Серж понятия не имеем об этом Торосе. Я поясню: мне предложили купить часть его иллюстраций, вернее, две, к какому-то там Евангелию, но никто не может определить, подлинник это или дешевая подделка.— Часть иллюстраций к Малатийскому евангелию?!— Вот видите, вы знаете больше нас всех, вместе взятых, — она растянула тонкие губы в подобие улыбки.— Знаю теоретически. Но купить эти иллюстрации невозможно. Они все — собственность музеев, монастырей и библиотек. Я знаю, четыре подписные работы хранятся в монастыре Святого Якова в Иерусалиме, еще слышал про США, Париж и Вену, в самой Армении…— Пф… — пренебрежительно фыркнула Наталия. — Это не аргумент. Вы же догадываетесь, что большинство подлинников сейчас уже в руках частных коллекционеров. Я что-то не поняла про «саму Армению»?— Торос Рослин — армянский художник, миниатюрист XIII века.— Вот как, — разочаровалась она. — А такое европейское имя…— Вы интересуетесь средневековой живописью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101