Но мне не хочется предавать дело огласке. Неужели нельзя обойтись без разрешения?
Нежный голос Нака-но кими пробудил в сердце Тюнагона томительные воспоминания, и обычное самообладание изменило ему. Нагнувшись, он просунул руку под занавес рядом со столбом, у которого сидел, и схватил женщину за рукав. Нака-но кими даже сказать ничего не успела. Объятая ужасом, она поспешила скрыться в глубине покоев. Тюнагон уверенно, словно делал это каждый день, последовал за ней и лег рядом.
– Или я ослышался? Вы, кажется, сказали, что предпочитаете уехать тайно? Неужели моя радость была преждевременной? Я только хотел убедиться, верно ли я вас понял… Вам нечего бояться. Не будьте же так жестоки!
Раздосадованная его внезапным вторжением, Нака-но кими долго не отвечала. Потом, собравшись с духом, проговорила:
– Но я не ожидала… Подумайте, что скажут дамы…
Видя, что она вот-вот заплачет, Тюнагон почувствовал себя виноватым и все-таки продолжал:
– Но разве в нашем поведении есть что-нибудь предосудительное? Вспомните, ведь и в прежние дни… Ваша покойная сестра была согласна… Что же тут дурного? Я никогда не сделаю ничего такого, что могло бы оскорбить вас, вам нечего бояться.
Он был совершенно спокоен, однако отпускать ее не собирался и все говорил, говорил… Что беспрестанно помышляет о ней, что не в силах более сдерживать своих чувств, что невыносимая тоска мучит его сердце…
Нака-но кими была смущена, растеряна, впрочем, трудно найти слова, способные в полной мере передать ее состояние. Будь на месте Тюнагона чужой человек, ничего не знающий о ее обстоятельствах, она чувствовала бы себя увереннее, но могла ли она ожидать от него?.. Ей стало досадно, и она горько заплакала.
– К чему эти слезы? Вы ведь уже не дитя… – пенял ей Тюнагон, а сам не мог оторвать от нее глаз. Нака-но кими была так прелестна и так беспомощна, один вид ее возбуждал в его сердце нежность и глубокое сострадание. Вместе с тем с годами в ее чертах появилась какая-то особая утонченность, которой он не замечал прежде, и Тюнагона терзало запоздалое раскаяние: ведь он собственными руками отдал Нака-но кими другому. Так, он сам был виноват в своих нынешних мучениях и, глядя на женщину, с трудом сдерживался, чтобы не заплакать, «громко сетуя на судьбу» (457).
Сегодня госпоже прислуживали всего две дамы. Проникни в покои какой-нибудь незнакомый мужчина, они наверняка всполошились бы и по крайней мере попытались бы выяснить, в чем дело, но, поскольку Тюнагон был частым гостем в их доме, они, к величайшему огорчению Нака-но кими, сделали вид, будто ничего не замечают, и отошли подальше, дабы не мешать беседе.
«О, если б можно было вернуть прошлое!» – тяжело вздыхая, думал Тюнагон. Сдавленное в груди чувство просилось наружу, но он сумел справиться с ним – ах, право, если уж тогда в Удзи ему не изменило самообладание… Впрочем, стоит ли об этом подробно рассказывать? Разумеется, Тюнагону было обидно уходить ни с чем, но, не желая подавать подозрения окружающим, он принудил себя расстаться с Нака-но кими.
Казалось, совсем недавно зашло солнце, и вот уже забрезжил рассвет. «Как бы дамы не принялись судачить», – тревожился Тюнагон не столько из-за себя, сколько из-за Нака-но кими. Причина ее недомогания уже ни для кого не была тайной. Она явно стыдилась обвивавшего ее стан пояса, и, возможно, именно поэтому Тюнагон не стал настаивать. Как знать, может быть, он снова повел себя неразумно, но прибегать к насилию было не в его правилах. «Сумею ли я сохранить душевное равновесие, – спрашивал он себя, – если позволю себе поддаться искушению? Принудив ее к тайным встречам, я обреку себя на бесконечные муки и лишу покоя ее сердце». Но, увы, как ни велика была его решимость, он с трудом сдерживал обуревавшие его чувства, ему казалось невозможным «и на краткий миг» (343) расстаться с Нака-но кими. Сможет ли он жить без нее?
Бесконечные, мучительные сомнения и днем и ночью терзали душу Тюнагона, и, как это ни прискорбно, доводы разума очень скоро оказались забытыми.
За последние годы Нака-но кими немного похудела, отчего ее черты стали еще более утонченными. Тюнагон был совершенно очарован, ее пленительный образ неотступно преследовал его. Он готов был даже пойти навстречу желанию Нака-но кими и увезти ее в Удзи, но вправе ли он был делать это тайно, без ведома принца? Каким образом следовало ему вести себя, чтобы, с одной стороны, избежать людского суда, а с другой – достичь желаемого? Раздираемый множеством мучительных ощущений, он долго лежал, вздыхая…
Было раннее утро, когда Тюнагон отправил Нака-но кими письмо, сложив его так, как складывают обыкновенно деловые письма.
«Напрасно, увы,
Я с таким трудом пробирался
По росистой тропе.
Гляжу на осеннее небо,
А в сердце – тоска о прошлом…
Ваша жестокость повергла меня в уныние, и могу ли я выразить словами?..»
Нака-но кими не хотелось отвечать, но, не желая навлекать на себя подозрения дам, она все-таки ответила, хотя и очень кратко. «Я получила Ваше письмо, – написала она, – но мне по-прежнему нездоровится, и я не в силах…» «Как она сурова…» – огорчился Тюнагон, с нежностью вспоминая ее прелестное лицо. Видимо, за эти годы Нака-но кими приобрела некоторый жизненный опыт, во всяком случае с ним она обошлась довольно умело: постаралась скрыть свое негодование и мягко, но с достоинством вынудила его уйти. То и дело возвращаясь мыслями к вчерашнему вечеру, Тюнагон терзался от ревности и тоски. Ему казалось, что за годы, протекшие со дня их последней встречи, красота Нака-но кими стала еще совершеннее. «Кто знает, – думал он, – может быть, принц все-таки оставит ее и она согласится считать меня своей опорой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124