Всякий заметил бы, что на этот раз он был в особенно дурном расположении духа.
– Мне неприятно стало приходить сюда. Я знаю, что думают обо мне ваши дамы, и не могу не чувствовать себя уязвленным. Может быть, я и не сумел многого добиться в жизни, но я всегда полагал долгом до конца дней своих неусыпно заботиться о вас и надеялся, что отношения меж нами всегда будут доверительными. К сожалению, некоторые обстоятельства, возникшие по милости одной неблагодарной особы, вынуждают меня выразить вам неудовольствие. Я старался справиться со своими чувствами, понимая, что дурно проявлять подобную непочтительность, но, увы, это оказалось мне не по силам, – говорит он, утирая слезы, а госпожа широко раскрывает глаза, и на ее набеленном лице появляется румянец.
– Что же случилось? Как могла такая старуха, как я, чем-то прогневить вас. – спрашивает она, и сердце министра сжимается от жалости, но он не отступает.
– Полностью вам доверяя, я поручил вашим попечениям свою малолетнюю дочь, которой воспитанием до сих пор непростительно пренебрегал. В последние годы, имея немало забот и огорчений, связанных с устройством старшей дочери, которая всегда была мне ближе, я позволил себе полностью положиться на вас, рассчитывая, что вы дадите младшей приличное ее полу образование. И вот совершенно неожиданно мне открылись весьма прискорбные обстоятельства. Я вовсе не хочу умалять достоинств юноши, может быть, он и в самом деле так учен, что нет ему равных в Поднебесной. Но вы же знаете, что свет не одобряет союзов между близкими родственниками. Даже среди людей низкого состояния они считаются предосудительными, а нам тем более трудно надеяться на снисхождение. Куда лучше отдать его зятем в семейство, не связанное с нашим узами крови, но столь же благородное и процветающее, где его окружат достойной его звания роскошью. В браках между близкими родственниками есть что-то порочное, и я думаю, что господин Великий министр тоже будет против. Жаль, что вы не рассказали мне об этом раньше, мы попытались бы соблюсти хотя бы внешнюю благопристойность. Досадно, что вы сочли возможным полностью предоставить детей самим себе.
Нетрудно вообразить изумление не ведающей ни о чем госпожи!
– Не могу не согласиться со всем, что вы сказали, но я ведь и не подозревала… Так что в первую очередь я должна чувствовать себя обиженной. А вы обвиняете меня в соучастии! С тех пор как вы поручили мне дочь, она была предметом особых моих попечений, и, хотя вы не жаловали ее вниманием, я тайком постаралась дать ей самое лучшее воспитание. Как вы могли подумать, что, ослепленная любовью к внукам, я содействовала их сближению? Да мне и в голову не приходило ничего подобного. Но кто вам об этом сказал? Возможно, вы преувеличиваете. Пристало ли вам с такой легкостью верить наветам дурных людей и понапрасну порочить имя собственной дочери?
– Какое там преувеличиваю! Даже прислужницы втихомолку смеются над нами. Так могу ли я не огорчаться и не тревожиться. – говорит министр и уходит.
Дамы, знающие, в чем дело, были весьма огорчены. А те, чей разговор он подслушал прошлой ночью, совсем приуныли. «Зачем мы так разоткровенничались?» – раскаивались они.
Девочка, ни о чем не подозревая, сидела в своих покоях, когда к ней неожиданно заглянул министр. Она была так прелестна, что он невольно почувствовал себя растроганным.
– Я знал, что она совсем еще дитя, – вздыхая, проговорил он, – но не думал, что она настолько неразумна, и, как ни в чем не бывало, тешил себя надеждами. Право, я оказался глупее всех.
Увы, кормилицам и прочим прислуживающим девочке дамам нечего было сказать в свое оправдание.
– Бывает, что даже безгранично любимые дочери государей поступают столь же опрометчиво. В старинных повестях мы видим немало подобных примеров. Всегда находится какая-нибудь прислужница, которая, узнав о чувствах молодых людей, становится их посредницей и отыскивает средство свести их. А эти к тому же столько лет жили вместе.
– Ах, да у нас и в мыслях не было… Они ведь совсем еще дети, могли ли мы позволить себе превзойти в строгости госпожу и разлучить их? А с конца прошлого года они и вовсе воспитываются раздельно.
– Встречаются, конечно, юноши ветреные, не по возрасту искушенные в мирских делах. Но наш молодой господин всегда считался образцом благонравия. Невозможно было предположить. – оправдываются они, каждая на свой лад.
– Ну хорошо. Смотрите только не проболтайтесь. Такие дела редко удается скрыть, но все-таки постарайтесь. Делайте вид, будто ничего не случилось, отрицайте все слухи как совершенно неправдоподобные. А дочь я заберу к себе. Меня чрезвычайно огорчает поведение госпожи. Ну, разумеется, вы этого не хотели… – говорит он им, и, как ни удручены кормилицы и прочие дамы, они не могут не радоваться, видя, что им удалось избежать его гнева.
– О, можете быть уверены… Только бы слух об этом не дошел до Адзэти-но дайнагона.
– Как ни велики достоинства молодого господина, разве стали бы мы желать для нее союза с простым подданным?
Сама же юная госпожа в простоте душевной ничего не понимала, и тщетно пытался министр объяснить ей, как должно себя вести благовоспитанной девице. В конце концов он вынужден был отступиться и ушел, вздыхая.
Однако же надо было как-то спасать ее будущее, и министр время от времени призывал к себе немногих избранных дам и советовался с ними, продолжая винить во всем старую госпожу. Она же, любя обоих внуков, очевидно, больше была расположена к юноше, во всяком случае, узнав о его сердечной склонности, умилилась и, не понимая, почему так велико негодование министра, подумала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114